Патриарх Тихон. Пастырь - стр. 71
Квартира инспектора оказалась просторной: четыре комнаты. В столовой длинный стол, вокруг стола щеголеватые стулья с высокими спинками.
В спальне под белоснежным покрывалом постель, ночной столик с канделябром. В канделябре три толстых свечи.
Кабинет и библиотека совмещены. Книжек в шкафах немного, место освобождено для нового хозяина. В зале четыре широких окна, светло. В одном углу икона, в другом – фисгармония. У стен два дивана, четыре кресла.
– Для одного жителя помещение чересчур просторное, – сказал Тихон.
– Много – не мало. Друзьями обзаведетесь, – пообещал отец эконом и показал на часы. – Я вас оставляю, до обеда только двадцать минут, а у нас точность – уж прошу извинить – во главе угла.
Отец инспектор ожидал увидеть за обеденным столом отца ректора весь цвет семинарии, но приборы были поставлены для двоих.
Келейник подал овощи, уху, приправленную травами, угрей, фрукты. Вина не было, но крепчайший чай благоухал розами и каким-то экзотическим нектаром.
– Наши семинаристы народ воспитанный. Дикостей, характерных для российских учебных духовных заведений, у нас не бывает, – сказал отец Климент. – Мне здесь с инспекторскими обязанностями управляться было несложно.
– Я перед отъездом много читал о Холмской земле и, признаться, тревожусь.
– Нет, здесь спокойно. А кстати, кто из писателей вам ближе, Толстой или Достоевский?
– Толстой, но Алексей, – ответил Тихон.
– Ах, «Иоанн Дамаскин»! – усмехнулся ректор. – Что ж, пусть Алексей. Но тогда так: за кем из этой троицы – будущее?
– «Колокольчики мои, цветики степные» – на все времена.
– Но «Братья Карамазовы» – этот ад человеческой души… У Льва Великого – Пьер, капитан Тушин, Наташа, Элен, старик и сын Болконские!
– А у Алексея Толстого – царь Федор Иоаннович, – улыбнулся Тихон, – в нем и карамазовы уместились, и пьеры безуховы… Да я и не сравниваю… Мировая известность за «Анной Карениной», за «Идиотом», но стихи Алексея Константиновича уже сегодня – частица русской души. Как и стихи Пушкина, Некрасова.
– Вы поклонник Некрасова?.. А не приходилось ли вам держать в руках «Что делать?»? – Лицо архимандрита напряглось, но глаза он опустил.
– В студенческой библиотеке Санкт-Петербургской духовной академии в мою бытность эта запрещенная книга имелась.
– Ну а все эти Златовратские, Помяловские…
– Литература правдивая, но скучная. Скучная правда – недолгий жилец. Если поменьше возражать, тем более возражать несуразно, было бы много покойнее. И в обществе, и в самой журналистике.
– Пожалуй, – согласился архимандрит: у него отлегло от сердца.