Патриарх Тихон. Пастырь - стр. 68

– Игнатий Поцей, Кирилл Терлецкий… – Тихон поднял глаза и встретил вопрошающий, кроткий, но очень внимательный взгляд.

– Не знаю, Вася, далеко ли ты пойдешь по своей дороге… Одно всегда помни… Твои деды – сельские батюшки, а больше дьячки да псаломщики, с простым народом в церквях молились. Имя им всем – Россия, и сердце у них у всех было православное. Никогда не доверяй уму, хоть он у тебя ученый и взлелеян добрыми, верующими в Бога учителями. На сердце полагайся. Последний совет спрашивай у сердца.

– Спасибо, – сказал Тихон. – Надеюсь, что на инспекторском месте судьба избавит меня от тяжких испытаний. Семинарии от суеты мира хоть как-то, но ограждены.

– Васенька… Ой, прости, Тихон. Тихон! – Матушка промокнула слезу кончиком платка. – Мне сдается, будто ты не очень-то и рад повышению.

– Моя тревога, матушка, от озабоченности. Меня назначили к месту, где условия жизни особые, нерусские, положение православного духовенства весьма непростое… И ни от кого никакого напутствия… Это все-таки странно…

– Значит, доверяют! Радуйся!

– Велика ли, матушка, цена такому доверию?!

– По-моему, Анна Гавриловна, голубушка, права, – сказал Иоанн Тимофеевич. – Без инструкции понятно – поляки! Тут главное – не наступать на больные мозоли. А мозоль у поляков одна и вся на виду: были великим царством, да все великое профукали. Где кичливостью, где продажностью. Поляка хоть с ложечки корми – русские будут его врагами до Страшного суда, и не потому, что их панское благородие – хоть тресни, а всего лишь частица Российской империи. Собака не здесь зарыта. Их главное неудовольствие в другом: сиволапая Россия – великан и пуп мира, а они, благородные, для этого мира – усатые таракашечки.

– Что это вы обо мне да обо мне. Миша, ты обещал свои стихи показать.

Брат подвинул к себе Евангелие, достал из него листок:

– Вот последнее… Про святого Александра Невского… Только ты сам прочитай.

– Можно вслух?

– Читай! Читай! – попросил Иоанн Тимофеевич.

– Я же говорила, что у Мишеньки слова друг к другу ладятся, – просияла Анна Гавриловна.

– Хорошо! – сказал Тихон. – Коротко, может быть.

– Стихи были длинные, но остальное я вычеркнул.

– Русская поэзия – пророческая… Ты, Миша, в прозе пробуй силы. Стихи – озарения, а проза – труд… Пусть среди Беллавиных будет свой писатель, летописец нашего времени… А братец как живет? Ваня?

– Ваня? – вскинул брови Иоанн Тимофеевич. – Иоанн Иоаннович! Награжден на Сретение. Камилавкой!..