Пастор Иоганн Кристоф Блюмгард. История одной жизни - стр. 19

Вторая часть проповеди посвящена эпизоду с книжником, его «узкому и недалекому» пониманию Закона, и тому сокрушительному ответу, который дал ему Иисус, рассказавший историю одного иудея, оставленного в беде его соплеменниками (священником и левитом) и получившего помощь от самарянина. Блюмгард трактует написанный простым и ясным языком текст, усматривая в нем подтверждение истинности предшествующих ему слов апостола Луки (10:21).

После успешно сданного экзамена по теологии (осенью 1829-го) кандидат Блюмгард не долго оставался без дела. Один из его шёнтальских учителей, профессор Кристиан Готтлоб Керн, был вынужден по причине телесного недуга оставить свою прежнюю должность и получил соответствующий его заслугам приход Дюррменц-Мюлаккер (в самой большой общине округа Книтлинген, начитывавшей более 2500 жителей). Ему срочно нужен был викарий, и тут он вспоминает о своем бывшем ученике Блюмгарде. «Здесь под его руководством мне довелось вкусить всю сладость профессии духовного наставника. Оглядываясь назад, я с неизменной радостью вспоминаю свои первые годы служения Евангелию», – вспоминает Блюмгард. Что он подразумевает под этой «сладостью», можно заключить из воспоминаний его младшего друга, миссионера доктора Германа Гундерта, возглавляющего сейчас издательский союз в Кальве. В то время он был семинаристом в Маульбронне и часто посещал пасторский дом в Дюррменце. Вот что он пишет: «Удивительно благотворное и приятное впечатление производила на прихожан духовная свежесть и наивность новоиспеченного викария, особенно заметные на фоне впервые вставшего во главе прихода немногословного профессора, еще не вполне оправившегося после недавней болезни. Этот молодой человек тотчас же завоевал мое сердце. Иногда он прогуливался со мной, рассказывал, конечно же, и о Тюбингене, заветной цели семинаристов. Ведь это было еще так близко ему самому. Но все это отступало на второй план перед его нынешней миссией. Блюмгард во время прогулок не мог не зайти в деревню. “Сейчас я вынужден ненадолго отлучиться, – вдруг говорил он мне, – знаешь, рядом живет одна больная женщина, для которой с кем-нибудь поговорить – большая радость”. И тут же исчезал в домике, оставаясь в нем некоторое время и испытывая мое терпение. Возвратившись, он непременно извинялся: “В нашей общине так много страдальцев, их нужно обязательно выслушать, и нельзя при этом терять терпение”. Идя по улице, он всегда находил, что сказать встречному, и казалось, будто уже перезнакомился со всеми и все знают его. В иные дома он брал с собой и меня, по обыкновению представляя как молодого человека, “из которого выйдет толк, видит Бог”. Ничего подобного я еще не слышал; этому викарию, похоже, не нужно было искать путей к человеческим сердцам; он проникал в них без малейших усилий, быстро находя “болевую точку”. То было простое человеческое общение, без всякого самовозвышения над собеседником, производившее на мою душу неизгладимое впечатление. Именно тогда я начал осознавать все величие пастырского призвания. И конечно же, было естественно, что я старался бывать в Дюррменце почаще. Казалось, он вовсе не пытался “обратить меня в свою веру”, просто предполагал существование во мне некоего доброго начала (сколь бы малозаметным оно ни было), которое поддавалось развитию. Меня трогало то, что всякий раз, бывая в Маульбронне, он непременно заглядывал ко мне, являя собой светлое пятно в монотонной и все же суетливой жизни семинариста. И я не упускал случая высказать ему все, что меня угнетало, неизменно получая самый разумный совет. А когда я заглядывал к нему, он читал вслух что-нибудь из Лютера. Не знаю почему, но Лютер поразил меня настолько, что я, отправляясь домой в Маульбронн, захватил с собой его увесистый том. Помимо этого тома были у меня и другие сокровища, например, клавираусцуг «Волшебной флейты». Особенно запомнился мне день Петра и Павла в 1830 году, когда я слушал его проповедь, настолько доходчивую и простую, что мне подумалось: вот такой же будет однажды и моя первая проповедь (которая, к слову, получилась совсем другой). Как-то Блюмгард взял меня с собой в соседний Ломерсгейм к благочестивому школьному учителю Эппле, бывшему провизору моего дедушки. Наслаждение от общения с ними было настолько велико, что я ощутил себя сопричастным этому кругу людей».