Пантеон - стр. 32
– А у меня… – Тра-та-та-та-та! И вот так каждый раз проходило их общение. – Ох, ну ты и заболтал меня! – Сказать хоть слово шанса Эбби не предоставлялось. – Пора бежать, извини!
После смерти дяди они стали существенно ближе, Дункан взял на себя некую ролевую модель – не сказать родителя, до Бенджамина ему тоже далековато, – но неофициального опекуна, эдакого патрона, что ли. Порой думалось – а не оставил ли Бенджамин и Дункану какой-то завет, связанный с ним, Эбби? Ведь мужчина не рвался продавать их общее имущество (Андерсоны, будь у них на то право, давно бы его разворошили), выкупить долю Альберта (денег у него полно), подбить на какое-то юридическое ухищрение, при котором стороны окажутся в выигрыше (таких типичных юридических афер и боялась миссис Андерсон). Мистер Леманн просто, казалось, продолжал жить, как и раньше – не только для себя или Альберта, но и для Бенджи.
Все-таки, пришел к выводу Эбби, Дункан Бена очень любил.
Кроме дружеской связи, которую не понимали Андерсоны, а долгое время, вплоть до настоящего, и Эбби, только без традиционного андерсоновского порицания оной, связывали Бенджамина и Дункана и другие отношения – деловые, партнерские. Леманн являлся не только его консультантом по юридическим аспектам, а еще нотариусом.
И последней волей дяди при профессиональном свидетельстве господина Леманна, которому досталась (на зло миссис Андерсон, а отец и вовсе стал звать с той поры Дункана исключительно жидовским педиком) половина имущества дяди Бена (другая часть предназначалась его единственному племяннику), зафиксирован в завещании один интересный пункт – Эбби должен создать шедевр искусства и продать его на небольшом аукционе – тот устроят общие приятели Бенджамина и Дункана. В первый год обучения он освобождался от этой прихоти покойного дяди, но теперь ему не отвертеться. Срок – к Рождеству… И так каждый раз, пока он не выпустится – эх, еще четыре таких аукциона впереди. Вот так! Разумеется, он может ничего не делать, но тогда вся его часть наследства перейдет… Нет, даже не Дункану (он бы не погнал его прочь из дому, но как знать?), не благотворительным организациям или каким-то иным дальним, практически мифическим, родственникам; все гораздо, гораздо хуже – долю получат его родители – невежи и моты Андерсоны. А такого Эбби никак не мог допустить. Дядя Бен знал, как замотивировать его не только учиться, но и творить. Или он мог бросить учебу и… А как создать нечто великолепное, не имея представления о том, что дурно, а что превосходно? Ему придется и учиться, и выполнить условие дяди Бена. Дункан хитро улыбался – а вдруг это его идея? Хотя мужчина не особо любил искусство и его мучительные плоды, правильней сказать, он ценил совершенство цветов и форм, но сугубо в обрамлении юридических сделок и права, а также в эквиваленте удовольствия от полученных чеков с несколькими нулями за труды праведные, которые тратил на такой sort of art, в какой мог облачиться – художество тканей, строчек, петель и вытачек от известных модельеров.