Памяти близких. Сборник эссе - стр. 5

– «Нет, Слава, хоть я и люблю казахов, и они меня, и я перевёл их видимо-невидимо, и Алма-Ата мне родной, любимый город, а умирать уйду всё же в Сибирь, как почую приближение конца. На свою родимую Бию, откуда и вышел. У Рубцова была Катунь, а у меня – Бия. И знаешь – загорался он вдруг своими, к тому времени уже помутневшими зелёно-голубыми глазами, становившимися в эти мгновения снова яркими – один зелёный огонёк, другой – голубой, как в далёкой юности – я построю там монастырь!..»

– «Валерий Александрович, ну как же ты, хроменький, щупленький, да ещё больной, наверно, перед кончиной, сможешь его построить? Да ещё в одиночку. Ты ведь говорил, что в одиночку думаешь его построить? – каждый раз вопрошал я его, пьяненького, как правило (попивал он всё регулярнее с годами, но стати и ума не терял), как, на какие шиши? Ты же и копейки не скопил за жизнь – всё жене, детям, внукам… ну и себе, конечно – на отпуск души?..»

Кержак яростно бил костлявым кулаком по столу, опрокидывал стакан, тут же спохватывался и горевал – не собрать пролитого – и твердил своё, от которого не отступался:

– «Построю, вот увидишь! И ты ещё ко мне приедешь, помолишься, поживёшь в моём скиту…»

Впрочем, я знал такого же неуступчивого сибиряка (Царствие ему Небесное) Николая Шипилова, прекрасного человека, песенника, прозаика, моего друга, который поклялся: «Построю церковь!» И – незадолго до смерти – построил! Но у него была могучая подпора – его молодая жена, толпы его ценителей, прямо-таки обожателей его творчества, которых он, как апостолов, послал на собирание денег. И сообща построили ведь!

У Антонова не было столько друзей и почитателей на Алтае. Они остались в Казахстане. А он бредил Алтаем, Бией.

Он написал пророческое:

Я в Сибири родился,

В Сибири умру.

Сам, почуяв кончину,

Уйду подобру.

И потянется в дымные ели за мной

Всех крушений моих молчаливый конвой:

Два штыка воронёных мне в спину упрут

Новичок – Вдохновенье,

И выжига – Труд.

Будет нюхать табак и сиять галуном

Самомненье моё

На Сомненье гнедом.

И – ни зги… и отстанет возок Трубецкой

Не с мятежной княгиней,

С ворчливой тоской…

…но под утро, когда наш разболтанный «Ан»

Потным рыльцем проткнул над Алтаем туман

И притопнул на торной дорожке разок,

И попробовал возле вокзала басок…

О Сибирь!

Ворвалась ты в отдраенный люк,

Как в унылую комнату праздничный друг,

Первой веткой поймала меня за плечо,

Первой бабой сказала забытое «чё»,

Чуйским трактом стрельнула сквозь ягодный бор,

Рыбьей рябью реки ослепила в упор,

Куполами взошла за бетонным мостом,

В тополиных кварталах наметила дом,