Палач, сын палача - стр. 14
– Я могу доказать, что он колдун! И тогда вы сможете послать его на костер. Или как пожелаете, – Петер стоял, скромно держа в руках широкополую шляпу и глядя перед собой. Его лицо залила краска, но это была не краска стыда, а лихорадочный румянец человека, решившегося на важный шаг и теперь рвущегося в бой.
– А мы получим его чистосердечные признания? – судья приблизился к Миллеру так близко, что палач явственно различил запах чеснока, перемешанного с табаком, исходящий от Себастьяна фон Канна.
– Возможно, что и не получим. А может, и удастся. В крайнем случае можно будет казнить его как нераскаявшегося грешника. Я же говорю, я могу предъявить доказательства, в которые поверят самые уважаемые комиссары страны и с которыми согласится как церковный, так и светский суд. В которые поверит Рим, наконец! А что еще нужно?
– Заманчиво, заманчиво, черт возьми… – судья сел на свое место, жестом предлагая Миллеру последовать его примеру. – Но вы уверены, что фон Бер еще и колдун?
– Я знаю, что на его теле есть дьявольская метка, и то, что его нельзя оставлять в живых. А какая разница, за что его удастся припечь? Главное, что он должен умереть, а как колдун или как убийца, какая нам, в сущности, разница?..
Так господин Петер Миллер совершил первый неблаговидный поступок в своей жизни.
Когда за палачом Миллером закрылась дверь, судья посидел еще некоторое время за столом, после чего, вытерев вспотевшее лицо завитым париком, подошел к картине на стене и, повернув завиток на раме, открыл замаскированную за картиной дверь, в проеме которой стоял молодой офицер в мундире цвета вареного рака с золотыми позументами на груди. Привычно перешагнув через раму картины, Йохан Мейфарт вопросительно уставился на судью.
– Я правильно понял, это ведь был герр Миллер? Палач, к которому ваша милость и магистр ордена отсылали меня пару месяцев назад? Признаться, не узнал бы его в этом роскошном костюме и парике.
– Да, это он, – судья и сам не мог прийти в себя. – Такое чувство, что сама судьба вдруг решила принести нам знаменитого гордеца на золотом блюдечке. Велики дела твои, Господи! Непостижимо!
– Действительно непостижимо. Я два раза приходил к нему домой. Умолял, заклинал, пытался подкупить. И вдруг ни с того ни с сего он сам…
– Теперь главное не давить на него, Миллер не любит, чтобы над ним кто-то стоял и указывал, как нужно поступать. Тем не менее при случае просто заверните к нему и скажите, что, что бы ни случилось, какая бы помощь ему ни понадобилась, он может целиком и полностью рассчитывать на меня. Откройте ему, что я, Себастьян фон Канн, являюсь гроссмейстером ордена Справедливости и Милосердия и не зависимо от того, собирается ли он сотрудничать с нами, я лично готов оказать ему любую помощь и поддержку.