Пакс. Дорога домой - стр. 8

Он уже научился различать даже на расстоянии, кто из них кто.

Самый крупный, самец, переваливается, как медвежонок. Он храбро обходит дозором всю игровую площадку по кругу, потом так же храбро возвращается к матери.

Самый маленький, тоже самец, – осторожный и пугливый. От любого звука или промелька тени бросается под крыльцо.

А третья, самка, – сто́ит матери вынести её из логова, тут же убредает с песочной площадки на лужайку с молодой травой. Пушинка пушинкой, а идёт решительно – хвост кверху, уши нацелены вперёд.

Сейчас Пакс проследил, как она выбралась из-под братьев, приникших к сосцам Иглы. Поморгала на солнце, понюхала воздух во всех направлениях, словно выбирая, за каким запахом идти, и двинулась по тропинке.

Игла поднялась, ухватила дочь за шкирку и вернула на песочную площадку. Опять легла. И тут же – два серых комочка снова присосались к материнскому брюху, а третий, точнее третья, побрела обратно на тропинку.

Игла встала, откатив сыновей, и забрала дочь.

И в третий раз Пакс наблюдал за тем, как маленькая бродяжка выкарабкалась из меховой кучи и направилась по тропинке прочь от крыльца. На этот раз Игла не стала вставать. Она глянула на Пакса, и он понял.

Он спрыгнул со своего валуна, растянулся вдоль тропы и уже держал лапу наготове, чтобы подгрести к себе беглянку, когда она будет проходить мимо.

Два или три раза она останавливалась, изучала всё, что попадалось на пути – попались червяк, жёлудь и чьё-то оброненное пёрышко, – но спустя секунду поднимала нос от земли и неровными шажками продвигалась дальше по тропинке.

Дойдя до места, где поджидал Пакс, она остановилась, вскинула голову и мгновение смотрела на отца. Затем вскарабкалась по его передней лапе и нырнула в белый меховой воротник на груди.

Пакс перекатился на спину, чтобы она не упала, и тогда она опрокинулась прямо туда, где у него сердце, – словно отыскать это место было целью всей её жизни, – разметав четыре лапки и хвост во все стороны. И тут же уснула.

Пакс не двигался.

Такая серая пушинка на его груди, почти невесомая, но он лежал под ней распластанный, прижатый к земле, как будто его придавило тем большим валуном.

Он сделает для неё всё – всё, что ей будет нужно.

Увидев в окно, что Вола вышла из сарая и свернула на дорожку к хижине, Питер ещё раз оглядел пол. Сосновые доски, натёртые воском и трижды отполированные, сверкали.

Он распахнул дверь. Вечернее солнце ровным прямоугольником полилось на половицы, они зажглись густым медовым светом. От гордости Питеру стало тепло в груди.

Вола поднялась на шлакоблочную ступеньку и остановилась, держась рукой за косяк.