Падение 2. Иллюзия свободы - стр. 27
– А я ведь всё на тебя смотрю. Кали. Типа богиня, да? – он всё ещё стоит над ней, бритый мексиканец с татуированным затылком, а Кали смотрит на него снизу вверх бешеным взглядом затравленной хищницы – ослабевшей, но всё ещё злой.
– Надо же, я думала ты, кроме алфавита, ничего не читал, – едва шипит она ему в ответ, понимая, что потеряла голос.
– Ещё увидимся, богиня, – он сально скалится и уходит. Кали понимает, что в баре больше никого не осталось. В разгар рабочего вечера у неё нет ни одного посетителя.
Движение напротив привлекает её внимание – надо же, Кали совсем забыла про Гейл. Проститутка, отчаянно воюя с непослушным телом, хватается за сиденье, поднимается на ноги и плюхается мешком на диван.
– Ты ни хрена не сделала, – смачно отхаркиваясь прямо на пол, заявляет Гейл. В её глазах вызов, злость и остатки пережитого ею безумия. Она, с красным натруженным ртом, в порванном платье, с раскинутыми ногами, в следах крови от разрывов и в багровых отметинах чужих ладоней, выглядит самодовольно, словно только что принесла кровавую жертву или наоборот, получила извращенное удовольствие, а может, просто заставляет себя так думать, иначе поедет головой.
– Умоляю, не садись голой жопой на диван, – потирая запавшие от вечного недосыпа глаза, просит Кали, намереваясь, наконец, уйти и просто где-нибудь прилечь хотя бы на пять минут, потому что надо будет сразу же разобраться с наблевавшей барменшей, которая, наверное, уже наклюкалась от шока, а после выдраить всю мягкую зону, помыться, постирать свои шмотки и так далее, уже мозги болят думать.
– Ты ни хрена не сделала, сука, – рычит Гейл, собирая ноги и подаваясь вперёд всем телом, словно хочет напасть, если бы у неё оставались на то силы.
– Я должна была рядом с тобой раком встать?! – Кали отчего-то не чувствует ни жалости, ни сострадания, хочется расквасить Гейл лицо, сломать её надвое, вышвырнуть из бара и никогда больше не видеть. Эта злость, копившаяся в ней долгие месяцы, вдруг получает направление – Гейл теперь будет живым напоминаем той дерьмовой жизни, по правилам которой Кали теперь приходится играть, и Кали её за это ненавидит.