Пациент - стр. 16
– Ты его по-настоящему расстроила! – сердито продолжила дочь.
– Напомни, что я такого сказала. У меня, честно говоря, вылетело из головы.
Три недели назад Майк разливал напитки на вечеринке по поводу ее дня рождения. Я пришла прямиком из клиники и быстро выпила два бокала подряд на пустой желудок. Майк начал что-то торопливо говорить, но Нейтан прервал его тостом в честь Лиззи, и теперь я помнила лишь то, какой красивой она тогда выглядела.
– Ты сказала, что в вашей клинике психотерапия отнюдь не основной метод лечения.
Я потихоньку начинала вспоминать.
– Что ж, это правда, но разве это повод прекратить отношения? Ведь это моя бестактность, а не твоя.
– Ты купила мне квартиру, и он решил, что я с тобой согласна.
– Чепуха какая-то!
– Именно это ты сказала о психотерапии.
– Ох, Лиззи, такого я не говорила! – Ее лицо раскраснелось; все зашло слишком далеко, и нужно было действовать с осторожностью. – Я не хотела его обидеть! Мы с удовольствием взяли бы на работу психотерапевта, но у нас ограниченный бюджет. Он меня даже не выслушал!
– То же самое он сказал о тебе – ты не слушала его вообще.
– Я знаю, сейчас тебе тяжело, но ты еще встретишь замечательного человека, который…
– Даже не начинай! Я буду сама принимать все решения в жизни, даже если они покажутся тебе ошибочными. – Лиззи взглянула на часы и встала. – Мне пора идти, завтра рано вставать, куча дел на работе. – Она слегка усмехнулась. – Хотя с твоей ее не сравнить, конечно.
– Я считаю, что у тебя отличная работа, и ты это знаешь.
Не удостоив меня ответом, дочь надела пальто и вышла из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Мы даже не попрощались.
Это началось давно. Лиззи думала, что я не одобряла ее выбор, потому что он отличался от моего. Когда она была маленькой, я почти не вылезала из клиники. В глазах моей дочери это до сих пор означало, что я ставлю профессию врача превыше любой другой, включая и ту, что получила она. Я понимала, почему сформировалось это убеждение. Из-за работы я пропускала все важные вещи – вечерние купания, дни рождения, родительские собрания. И теперь, что бы я ни говорила, Лиззи все равно ощущала себя на втором месте. Ее детская травма, возможно, была старой, но глубокой, и теперь из-за моего разговора с Майком все стало еще хуже. С загноившихся ран снимают бинты, промывают и накладывают лекарство. Это и следовало сделать, но я не знала как. Иногда я лежала без сна, переполненная сожалением, и хотела повторить все заново, правильно. Я вела воображаемые разговоры, в которых объясняла Лиззи, как занята, как устаю каждый день, как мне жаль, что я заснула, читая сказку на ночь. Просила у нее прощения за то, что в отпуск брала домой бумаги и первые дни проводила, заканчивая работу, что никогда не торчала под окнами класса, подбросив ее к воротам школы, и не пекла для нее пироги. Я чувствовала вину за то облегчение, которое испытывала, отправляясь в клинику и оставляя эмоциональное напряжение дома. На работе мне на самом деле было легче. Коллеги были вежливы со мной. Роджер интересовался моим мнением, и даже Кэрол иногда приносила мне чашку чая. Я была добра к пациентам, им доставалось все внимание, которое следовало уделять семье. Я понимала, что все испортила, но почему-то возможность попросить прощения так и не представилась. Лиззи не желала говорить о прошлом, по крайней мере со мной.