Отыграть назад - стр. 10
Не будет потому, что от спокойствия Громов был далек, как мы от Китая. Он был взбешен, он кипел яростью. Он злился. Он пил. Можно продолжать лгать себе дальше, а можно перестать быть трусихой и посмотреть правде в глаза: мой уход он воспринял нихера не спокойно. Вот так вот. Не будет ничего ровно и спокойно, Маша. Будет больно. Потому что чувствовать – больно.
Влюбляться – больно. И когда предают – тоже больно. И когда уходят, оставив лишь записку – больно. Любить – больно.
Я впилась ногтями в ладони и сделала глубокий вдох.
— Я вернулась, потому что не должна была уходить, — зажмурившись, на выдохе произнесла я.
Все мое тело сопротивлялось моим же словам. Горло першило, что-то царапалось в нем изнутри. Язык словно онемел, мне не хватало воздуха и приходилось шумно и часто вдыхать. Грудь сдавило плотным, тяжеленным обручем, и я не могла пошевелиться.
В повисшей вокруг нас тишине хриплый, каркающий смех Громова прозвучал особенно громко. Запрокинув голову, он громко смеялся, а я не могла отвести взгляда от того, как ходил его кадык.
— Ты бросила меня. Оставила мне чертову записку с какой-то херотой. Даже в глаза мне не смогла посмотреть перед тем, как свалила, — смех оборвался в одно мгновение. И вот Громов снова смотрит мне в глаза, и у меня в ушах звучит его ледяной, злой голос.
— И думаешь, что можешь просто так заявиться сюда снова?! Прийти как ни в чем не бывало и сказать мне – что? – прошипел он и медленно двинулся ко мне. – Что не должна была уходить! И это все?! Все, что ты можешь мне сказать? Это дерьмо, Маша, дерьмо!
Громов шагал ко мне, а я пятилась назад, не отводя от него взгляда, словно кролик от удава. Его хлесткие слова разрезали воздух словно удары, и каждое, каждое попадало в точку. Я почувствовала, что у меня дергается нижняя губа, и прикусила ее.
— Ты знаешь, что я сделал для тебя?! – он снова понизил голос до шепота, и у меня по рукам пробежали крупные мурашки. – Я организовал убийство Зимы! И сделал так, что твое уголовное дело сгорело вместе с кабинетом ментов!
Он стремительно шагнул вперед, словно хищник, и впечатал две руки в стену на уровне моих глазах. Я оказалась между ними, в опасной, очень опасной близости от него. Громов уже не казался слишком пьяным.
Он казался бешеным.
Он правда поджег ментовку ради меня?.. Или все же в нем говорит сейчас виски?
— А вечером, когда я вернулся домой, нашел на кровати твою записку. И демонстративно сложенные подарки на тумбочке. Шмотки в шкафу. Блять, Маша! – взревел он и, оттолкнувшись от стены кулаками, шагнул назад, прижался спиной к противоположной стене.