Ответ Империи - стр. 67
– Что?
– Благодарность от людей, которых я уважаю. Мне важно, что я сделал что-то для людей, которых я уважаю, поэтому я для них с душой сделаю. А когда человек вынужден работать для людей, которых он не уважает, то хоть хорошо ему заплатят, хоть как – все равно это не то, все равно его надо пинать, чтобы он сделал. Ты согласен?
– Не, ну деньги-то он получит.
– Деньги получит, ты погоди, но счастья с такой работы иметь не будет.
– Почему не будет?
– Потому что человек – не машина, он не может просто так, вот выработку дал, столько-то в него залили. Человек, вот нормальный человек – он не сферический конь в вакууме. Ему важно, как он среди людей, и как люди к нему. Вот я раньше жил проще – подзаработать, бухануть там, да? А потом меня однажды как шибануло: ну вот помру я – и что, и все? И все уважение ко мне кончится? Это что, как будто я вообще не жил, получается?
«Философы», – подумал Виктор. Подошла его остановка, так что окончания спора он не дождался. А еще он подумал, что подслушивать чужие разговоры нехорошо; но сейчас и без этого не обойтись, чтобы понять, что это за мир и как в нем выжить.
…В подсобке он раскрутил заднюю панель центрального блока JVC и тщательно посмотрел, нет ли на платах закладок. Когда-то, давным-давно, когда он работал на заводе, ему довелось такой же в частном порядке ремонтировать; теперь он пялился в мозаику радиодеталей на зеленоватом текстолите в ожидании угадать чужеродный элемент. Результаты его ободрили; ничего не соответствующего разводке платы или поздних паек он не обнаружил, закрутил крышку обратно и, воткнув наушник в гнездо, одновременно отключавшее колонки, переключился на короткие. Первое, что ему встретилось, был «Голос Америки», без глушилок, и Виктор решил от добра добра не искать.
Слушал он долго, запивая информацию чаем и зажевывая разогретыми в микроволновке бутербродами. Пересказывать передачи было бы долго и нудно; всю информацию, которую на него вылили из-за бугра, он мысленно разделил на три группы.
В первой группе была информация, которую вражий голос при всем своем желании исказить не мог, ибо она была известна каждому советскому слушателю, и сомневаться в которой последнему не было причины. Самым ценным оказалось известие, что страной правит Романов; не тот, который из династии, а бывший первый секретарь Ленинградского обкома. Правил он с конца восемьдесят третьего года, сменив Андропова, который, как и в нашей реальности, принял страну после смерти Брежнева. Однако здесь в период Андропова совершенно неожиданно, в том числе и для Запада, прошла кампания по разоблачению троцкистов, на которых превентивно свалили всю вину за массовые репрессии, голод начала тридцатых, раскулачивание, красный террор и, наконец, самое страшное – за дефицит колбасы и туалетной бумаги. Берия был объявлен жертвой государственного переворота; общественности предъявили факты, из которых следовало, что обвинение было сфабриковано. Из всего этого последовали два оргвывода: декларация возврата к сталинизму, как истинно народному курсу, и последующее воцарение Романова, как приверженца этого курса.