Отто - стр. 3

В девяностые годы прошлого века, а точнее – в тысяча девятьсот девяносто четвёртом, Андрей Михайлович Цапкин, по его словам, заработал свои первые большие деньги. Он и до этого не был бедным человеком, но только благодаря капиталам семьи Цапкиных. До тридцати лет Андрей Михайлович и не думал, что ему нужно зарабатывать самостоятельно. Но когда отец с матерью решили вернуться на историческую родину – в Израиль, – Цапкин в первый раз задумался: «А что, если всё вдруг закончится?» – и, заняв у родителей необходимую сумму, поставил на улице А. ларёк с сигаретами, и тот простоял двадцать с лишним лет, пока новый мэр не снёс все подобные торговые точки в городе, как портящие исторический облик. К тому времени Цапкин уже не нуждался в доходе от продажи сигарет и держал ларёк исключительно из ностальгии.

Улица А. города М. вместе со всеми её переулками была для Андрея Михайловича поистине родной. Все поколения Цапкиных жили здесь ещё с тех времён, когда один из русских царей пожаловал древнему родственнику Андрея Михайловича имение. Позже, когда после революции дом Цапкиных отобрало государство и сделало многоквартирным, семье Андрея Михайловича пришлось ютиться в одной из квартир, что, в принципе, можно считать удачей, учитывая непростое отношение новых властей к зажиточному классу. Но Андрей Михайлович Цапкин не был бы собой, если бы не восстановил историческую справедливость уже в две тысячи первом году, отсудив у государства дом. Цапкин никогда не распространялся, как ему это удалось, но и без его объяснений мне было понятно, что Андрей Михайлович ближе к сорока годам обзавёлся достаточными связями, чтобы без особых трудностей добиваться любых поставленных задач, по крайней мере из тех, что не претендуют на звание высших. Когда наша дружба, спустя несколько месяцев после событий в магазине, окрепла, и Андрей Михайлович стал доверять мне в достаточной мере, я своими глазами видел в гостях у него людей в форме с самыми большими и яркими звёздами на погонах. Нередко Цапкин принимал у себя людей, что мелькают в политическом блоке новостей центральных каналов. Общался он с ними запросто, даже небрежно, но в их глазах я никогда не видел непонимания или строгости, скорее – в них читалось глубокое уважение с оттенком страха.

Отвоёванный дом Цапкин отремонтировал, превратив в один из самых дорогих домов в городе М., и стал сдавать квартиры, стоимость аренды которых достигала таких величин, что их неприлично произносить. Если вы думаете, что Андрей Михайлович Цапкин на этом остановился, то сильно ошибаетесь. Следующий его ход был поистине грандиозным. Цапкин справедливо полагал, что, владея настолько дорогой недвижимостью, он не может всё-таки гарантировать себе безоблачного будущего, и связано это не столько с его личными качествами, сколько с особенностями страны, где мы имеем счастье проживать. Нет, он не обвинял её в несправедливости. Нет, он не роптал и не размышлял о путях спасения, Цапкин с той самой русской обречённостью, на которую способны только евреи и немцы, принялся обеспечивать себе тыл. На всякий случай: не ровен час, опять начнут сносить памятники, которые поставили на место, после того как снесли их в прошлый раз, или начнут тасовать цвета на государственном флаге или снова на могилах умерших вместо крестов будут ставить обелиски со звёздами. Разве можно гарантировать хоть что-то в России в самом начале века, как сейчас? У нас можно гарантировать лет тридцать спокойствия только тогда, когда начнутся шестидесятые годы и далее. И снова рухнет всё, ближе к новому веку, чтобы в следующем, до новых шестидесятых, умирать за вскоре разрушенное будущее. И нет в этом фатума, и нет вины ничьей, просто Родина наша как женщина, у которой вот такие менструальные циклы. Пока эта женщина не начала истекать кровью, не приняв в лоно своё семя очередной национальной идеи, и не понесла, питая через пуповину истории своего спасителя, Андрей Михайлович Цапкин придумал, как ему остаться при своём, а лучше вообще на иждивении, при любом раскладе, включая беременность и выкидыш. А выкидыши у Родины нашей матушки случаются с завидной регулярностью, и это намного страшнее всего остального, ведь не может быть ничего страшнее, чем горе матери, бесконечно любящей как рождённых, так и своих не родившихся детей.