Отражение - стр. 2
— Черт, да посмотри ты на меня! Хватит, Макс. Ты все время залипаешь, когда нужно собраться и решить проблему.
— У меня умерла мать. Я имею право на скорбь, — пожал плечами Макс. — Что за сироту пригрела мама?
— Дочка Лехи Собинова. Это тот, который помер от рака полгода назад. Последний воздыхатель Сони. Она еще просила у нас перевод на похороны.
— София, пап. Зови ее София. Соня — чужое имя. Моя мать была Софией. И она была лучшей на Земле, — с грустной теплотой в голосе произнес Макс, — Почему дядя и эта девочка живут в квартире мамы?
— Откуда мне знать? — раздраженно спросил Эдвард, — Что за глупые вопросы? Ты хоть слышал, что я говорил? Я уезжаю завтра. Ты со мной? Или останешься до девятого дня?
— Я не могу остаться. Мне здесь холодно.
— Можно подумать, что в Лондоне сейчас теплее, — усмехнулся Эдвард. Две пары синих глаз встретились. Отец отвел взгляд первым, не выдержав напряжения.
— Тебе все равно, да? — спросил Максимилиан.
— Конечно, нет, — Выдохнул мужчина.
— Да. Поэтому она ушла. Ты не любил ее так, как она заслуживала.
— Ты не прав, мальчик.
— Мне двадцать шесть лет, отец. Я не мальчик. Даже не юноша. Я спал с женщинами, напивался в стельку, принимал наркотики, и даже участвовал в настоящей оргии, пока учился в Кембридже. Но я никогда не причинял боль своей матери. Это делал ты, потому что не умел лгать так, как умел это делать я. Для мамы я был ангелом, в то время, как все педагоги, которым повезло учить меня наукам, видели во мне исчадие ада. Почему ты, черт возьми, не притворился, что у тебя ничего не было с Элизабет Макгрив? Почему не солгал? Она бы поверила. Она всегда тебе верила.
— Ты слишком молод, чтобы понять, — Глаза Эдварда потухли, лицо осунулось. Он постарел на секунды на пару лет, — Я любил ее, Макс. Я с ума сходил. А она хотела домой. Всегда хотела домой. Словно забыла, каких трудов мне стоило увезти вас в Англию из закрытой страны. Но я не мог смотреть, как она страдает. Я дал Софии причину вернуться сюда и жить дальше, не жалея о том, что оставила меня. Иначе бы София не ушла. Я никогда не хотел Элизабет Макгив. Я сделал это, чтобы освободить твою мать.
— На кладбище ты говорил иначе.
— Потому что мне больно, Макс. До сих пор больно.
— Почему ни один из вас не подумал обо мне? О вашем общем сыне?
— Ты был уже взрослый. Девятнадцать лет. Поздновато для детской травмы. Ты учился, был занят собственной персоной, и казался абсолютно равнодушным к нашим проблемам.
Отец и сын сцепились взглядами. Одинаково-синими, глубокими, проницательными. Максимилиан горько усмехнулся. Его губы плотно сжались. Что мог знать отец о том, что происходит в душе его сына? Разве есть границы возраста, за которыми ребенку больше не нужна мать?