Отпусти меня - стр. 9
Возвратился Ясень. Он опустился на диван и, похлопав возле себя по сиденью, приказал:
– Садись.
Однако Надишь предпочла разместиться как можно дальше от него, на противоположной стороне дивана, вжавшись боком в подлокотник и натянув подол халата на колени. На столике напротив дивана размещалась расписанная зелеными цветочками тарелка, полная красивых фруктов. Надишь уставилась на виноград пустыми глазами.
– Как хорошо, что ты смыла стрелки. Без них тебе гораздо лучше. Они только отвлекали от твоего красивого лица. Я так и не смог привыкнуть к вашему раскрасу. Хотя эта привычка кшаанских женщин удалять все волосы на теле все же дает привлекательный эффект. Ты голодна? Бери что хочешь.
В последний раз Надишь ела еще вчера в полдень. Но в данный момент она хотела только бежать. И уж точно не смогла бы ничего съесть в такой ситуации.
– Ты девственница?
– Нет.
– Что ж, тогда тебе будет проще.
Ей стало бы проще, будь у нее возможность выбросить его из окна – прямо с четырнадцатого этажа, чтобы наверняка. Ясень придвинулся и потянулся к ней. Надишь вздрогнула и еще плотнее вжалась в подлокотник. Ясень отдернул руку и убрал себе на бедро, стиснув в пальцах черный атлас. Надишь старалась не смотреть в его сторону, скрыв лицо за волной влажных волос.
– Мы сделаем это прямо сейчас? – угрюмо спросила она.
Ясень хмыкнул.
– Видимо, нет. Ты пока не готова.
– Тогда что мы будем делать?
– Просто поговорим. Тебе надо немного успокоиться.
– О чем мы поговорим?
– Расскажи о себе.
– Что я должна рассказать?
– Что-нибудь.
Надишь обхватила себя за плечи и сгорбилась. Она ощущала такой панический страх, что едва могла соображать.
– Ты очень хорошо говоришь по-ровеннски, – похвалил ее Ясень. – Даже этот ваш кшаанский змеиный выговор едва прослеживается. Где ты научилась?
– В приюте. Наши воспитатели и учителя говорили с нами только по-ровеннски.
– В каком возрасте ты туда попала?
– Не знаю. Сколько себя помню, я была там.
– А твои родители? Что с ними случилось?
– Мне о них ничего не известно, – Надишь не поднимала головы, как будто разговаривала с собственными коленками, сжатыми так плотно, что между ними и волосок бы не протиснулся.
– Это ужасно… Мне так жаль.
Однако он ей не сочувствовал. Он притащил ее сюда, чтобы немного поразвлечься. Сейчас она сидела перед ним, затравленная и несчастная. Но его это не остановит, не заставит освободить ее. Ему было плевать на ее чувства. Надишь сжала челюсти в бессильном гневе.
– И как тебе жилось в приюте?
– Нормально.
– А ваши воспитатели? Они были добры к тебе, другим детям? – его спокойный, чуть отстраненный голос не вводил ее в заблуждение. Она видела, как сильно он возбужден. Он едва удерживался от того, чтобы на нее не наброситься.