Отпущение грехов - стр. 33

– С чего ты взял? Мы в этом городе новички, помнишь? Только сегодня ночью прилетели. Лично я еще не успел ни с кем познакомиться.

– Мало ли, – я пожал плечами. – Может, местный полковник к нам на завтрак пожалует, чтобы инструктаж провести.

– Нет, – он покачал головой. – Все необходимое они вчера в конверте передали. Им резону нет нас светить.

– А для чего тогда столько еды? – озадаченно спросил я.

– Как для чего? – Ружин был озадачен куда сильнее меня. – Кушать. А для чего еще может понадобиться еда?

– Не многовато на двоих-то?

– А-а! – он откинулся в кресле и расхохотался. – Ты об этом! Просто я люблю с утра плотно покушать. С обеда тоже. Да и вечером не против. Есть, говорят, такая болезнь – яма желудка называется. Не знаю, то самое у меня или нет, но проглот я знатный. Давай поспорим на тысячу долларов, что я слопаю все, что тут стоит?

– Включая тарелки и столики?

– Нет, кроме шуток, – Ружин прищурился, словно биатлонист на огневом рубеже, подцепил из своей порции плова кусок мяса и отправил его в рот. – Спорим?

– Да иди ты, – я решил, что связываться не стоит. – Сожрешь все, удовольствие получишь, штуку баксов поимеешь – кругом останешься в выигрыше. А я останусь голодный и без денег. Не пойдет.

– Как хочешь, – легко согласился он. – Тогда давай кушать.

Я кивнул и подвинул к себе тарелку с салатом – начать предпочел с чего-то легкого.

Ружин взял командование на себя. Я пока решил не возражать. Как-никак, все нити дела сходились к нему. Но в перспективе было все то же – убрать его, если придется, и сыграть в «сам себе велосипед». Однако, судя по тому, как мой напарник лопал – много и с аппетитом, – не придется. Исходя из старинной рабовладельческой приметы, вкалывать он должен был еще лучше.

Когда гарсон забрал сервировочный столик, загруженный выскобленными дочиста тарелками, Ружин разложил на диване какие-то бумаги, схемы и фотографии и поманил меня:

– Иди сюда. Будем мозговать.

Я пересел на диван. Мозговать – так мозговать. Все равно когда-нибудь придется этим заняться, раз уж мы притащились сюда. И я даже придерживался мнения, что чем раньше – тем лучше.

– Вот, – сказал Ружин, собрав фотографии и сунув мне в руку.

Я внимательно просмотрел их. Восемнадцать штук. Шесть человек. В разной обстановке и, надо думать, в разные годы. На каждого, получается, приходилось по три фото. Распределив персонажей по степени яркости произведенного на меня впечатления, я постарался проанализировать каждого.

Номер первый. Бородач в форме офицера ВВС. Впрочем, бородачом его можно было назвать с большой натяжкой – так, запущенная небритость. Скорее осознанная небрежность, чем борода. Этого трудно не запомнить при моей профессиональной памяти на лица. Первый снимок, где он стоял на городской площади в обнимку с каким-то типом еврейской наружности, был цветным и ясно показывал, что небритый летчик огненно рыж. Смещение цветов исключалось, потому что все снимки были сделаны если не на уровне высокого искусства, то вполне профессионально. Что же до художественности исполнения, то… Трудно ждать таковое от агента, которому ради каждой фотографии приходится выкладываться так, как гепард на охоте не выкладывается. На первом авиатор позировал, но явно не тому фотографу, чей снимок я держал в руках. Он смотрел чуть в сторону – градусов на десять. Видимо, агенты конторы изображали таких же праздношатающихся и от нечего делать фотографирующихся. Почему нет? Хорошее прикрытие.