Отправляемся в полдень - стр. 10
А ваще хрен с ней, с весной. Там Тотошка один!
— Вернемся, а?
Тереблю бабу Кору за рукав и подскуливаю.
— Нет! — отрезает она. — Пусть умнеет.
Скисаю:
— Умнеть долго. А кашалоты, монстрилы эти, — они ням и схрумали. Ну, давай?
Пока я её убалтываю — несётся сам. Только взрослые в сторону — сразу на четыре мосла. Пыль столбом, и задние лапы впереди. Уши по ветру, морда радостная. Гад.
Тотошка, вон, любит весну и за хвостом погонять.
А у меня из-за него в душе пискляво и тоненько-тоненько… воет…
Уууууу… Убила б…
Вернулся!
Реветь не буду, перетопчется.
Но, блин, самой хочется на четвереньки и носится по-тотошкенски.
Чтоб слюнями забрызгать всё. И гавкать взахлёб.
Баба Кора в шоке.
— Тотошка! Немедленно! — и дрожит на него щеками.
— Ластоногая!
— Урою!
Все в порядке. Можно вздохнуть.
И Дом-до-неба, весь зеленый от мха и вьюна, теперь кажется добрым. И ваще, где ещё так клёво, как за Рубежом.
А спустимся вниз — и исчезнет всё: и зеленое, и синее. Будет только серое, и не поймешь, что весна.
Разрухи, наконец, остаются позади и сверху. Пересекаем Рубеж — и здравствуй Залесье! Будто в канаву нырнули: мутно и воняет.
Задрипанные холщины тянутся с двух сторон, в них напихано всякого — хмамиды, железки, штуки всякие из Разрух. Рядом торговцы. Впаривают, значит, своё. Падшие между теми холщинами ползают, как снулые. Серо. Ни травинки. Пыль одна, красновато-зелёная. И вонища.
Базар.
Много тут всяких недобрых. Могут утащить и самого тебя впарить с потрохами. Как ту Арнику.
Здесь ждёт Гиль. Смотрит строго, головой качает. Бабу Кору жалеет: мается она с нами, неслухами. Гиль, он хороший, хоть и зелёный.
Большой, сильный. Кулаки у него, как моя и Тотошкина головы. Как даст!
— На базаре что?
Говорит баба Кора, мы стоим виноватые, потупились и молча.
— Тихо, — рыкает он. У него даже «тихо» выходит грозно. — Ангелы низко сегодня. Кашалоты в осадке.
Смеются. Тяжело и невесело.
— Живём! — кивает баба Кора нам. — Пошли, мелюзга. Жрать хотите, небось.
А я смотрю на неё и внутри щемит. И из-за Гиля тоже. Как раньше из-за Тотошки. То ли радостно, то ли до слёз. А может вместе. И хочется лезть с объятьями, но нельзя. Обидятся ещё. Особенно, Гиль.
Поэтому улыбаюсь, тру зеньки и тяну:
— Блиииииннн!
На том и идём: они впереди, мы с Тотошкой следом.
И в сырости Залесья нам тепло.
***
Больше всего Карпычу нравится тереть за жисть. Тут он мастак.
Днями готов.
А в тёрках главное выяснить мужик ты или нет. Для Карпыча это выясняется распитием самогона и чисткой морды. В этом-то и заключается мужиковость.
А ещё — про баб говорить. Карпыч любит вспоминать личный рекорд — пять за ночь. Он ещё ого-го, мог бы так жару дать, да денег нет. А Продажные и их дилеры нынче втридорога дерут, не то, что раньше.