Отмеченный сигилом - стр. 21
Бритоголовый старик беззвучно открывал рот и пытался сосредоточить на десятнике мутный взгляд водянистых глаз. Торчащее в грудине лезвие мешало ему сделать достаточный вдох, оттого натянутые на шее старика жилы сотрясала мелкая дрожь, а с уголков рта сочилась окрашенная кровью слюна.
Прикинув длину лезвия, джарах засомневался, что его удастся извлечь без гибельного исхода для монаха. Тогда он мысленно обратился к Марте:
«Что-то можно сделать?»
«Нужно услышать сердце. Освободите ему грудь, господин, и приложите руку по центру».
Перехватив стилет левой рукой, Лаен склонился над умирающим и попытался растянуть в стороны пропитанные кровью края серого одеяния. Старик запрокинул голову и зашелся на выдохе стоном – кровь успела прикипеть к ране. Он уже явно находился пред вратами чертога Воритора, и десятник сомневался, что умение Марты сможет облегчить его страдания.
Внезапно правый бок Лаена пронзила вспышка боли, заставив в растерянности отпрянуть. Взглянув вниз, он увидел темную полоску небольшого охотничьего ножа, нагло торчащую из его плоти. Монах злобно бормотал проклятия, изо всех сил пытаясь протолкнуть ее глубже, но не хватало сил.
Упав на колено, Лаен крутанул запястьем – острие стилета пробило желтую, как у ящерицы, кожу под челюстью старика и глубоко вошло в мозг. Монах дернулся в последний раз и затих. Но даже смерть не ослабила его хватку – десятник с трудом смог разогнуть скрюченные агонией пальцы.
«Марта! Сделай что-нибудь!» – Скривившись от боли, Лаен обхватил пальцами скользкую от крови рукоять ножа и закусил губу, чтобы не застонать. Рана не казалась опасной, но была весьма неприятной и болезненной.
«Лезвие вошло неглубоко, важные органы не задеты. Я приму боль, господин! – Голос дочери Мальки прозвучал, на первый взгляд, невозмутимо. Странно, но десятнику в тот момент почудилось в нем нетерпеливое возбуждение. – Удалите клинок и накройте рану чем-нибудь чистым…»
Чем руководствовалась Марта – интересовало его в тот момент меньше всего. Закусив губу, десятник выудил из-за пазухи белую тряпицу платка, поминая добрым словом жену негоцианта Фекта госпожу Тавию, и резким движением извлек нож, застрявший в ране примерно на треть длины лезвия. Стиснув зубы, приложил тряпицу. Боль, поначалу сильная, быстро уходила, превращаясь в неестественный, но терпимый холод.
«Как ты это делаешь?» – чувствуя облегчение, поинтересовался десятник у целительницы.
«Не важно… – отозвалась та дрожащим голосом. – Теперь перевяжите рану».
Оторвав подол робы старика, Лаен соорудил импровизированную повязку. Его сознание стремительно накрывало щемящее чувство досады – так глупо попался, а еще джарах! Ему ли было не знать о фанатичности слуг Единой Церкви? Экий дуралей…