Открывая дверь в прошлое. О любви, счастье и стране, которой больше нет на карте - стр. 19
А мне, никогда не жившей в коммунальных квартирах, это всё показалось несусветной дикостью. Неужели в наше время так могут жить люди? Меня просто поражала эта «советская боязнь» Саши сделать что-то не так, лишиться комнаты и с треском «вылететь» из лучшего города Советского Союза.
Как я уже говорила, трехэтажный дом, в котором жили мы с Сашей, был очень красив той старинной, изысканной архитектурой, которой всегда славился этот прекрасный город. Но это был лишь фасад. Внутри дом представлял собой человеческий муравейник с множеством коммунальных квартир на каждом этаже, с грязными коридорами и немытыми лестницами, с дурно пахнущими общими кухнями и соседями, озлобленными на весь мир. Мне нужно было продержаться всего несколько дней, к тому же город, в который я сразу влюбилась, стоил того.
На следующее утро я проснулась раньше обычного от пронзительного писка над головой. Несколько огромных комаров кружили прямо у меня перед носом.
– Привыкай, – рассмеялась Саша, которая уже собиралась на работу. – Мы у канала живём, так что они здесь тучами летают.
Она ушла, а мне очень захотелось пить. Надев очаровательный короткий халатик и взяв свою чашку, я вышла в коридор, держа направление на кухню. Вся квартира была такая маленькая, что мне хватило всего нескольких шагов, чтобы оказаться у цели. Кухня была просто крошечная, но не пустая. Там кто-то находился, но я, вспомнив наставления Саши ни с кем «не пересекаться», лишь мельком взглянула и, всё-таки поздоровавшись, подошла к крану. Про себя отметила, что этот кто-то – женщина, причём в весьма преклонном возрасте, потому что опущенная на руки голова вся была седой. Не успела я выпить воды и закрыть кран, как скрипучий старческий голос резко спросил по-французски:
– Qui es-tu? Je ne t’ai pas vu auparavant[1].
От неожиданности я выронила чашку и, повернувшись на голос, остолбенела. Седая, вся сгорбленная и потухшая старуха, минуту назад одиноко сидевшая на стуле, опустив голову на руки и опираясь на замысловатую клюку, мгновенно преобразилась. Она выпрямилась и величественно восседала на том же стуле, который теперь казался царским троном. Её руки были грациозно сложены одна на другую на клюке, оказавшейся изящно инкрустированной палочкой для ходьбы. Седые волосы висели старомодными буклями, тёмное, из дорогого переливающегося при дневном свете материала платье с белоснежными рюшами восемнадцатого века было довольно чистым. На некоторых пальцах её скрюченных рук сверкали кольца с камнями немыслимой величины.
Но главное – глаза. Огромные, ярко-зелёного цвета в обрамлении густых и тёмных не по возрасту ресниц. Глаза жили как бы отдельной жизнью на этом сморщенном от времени лице. Старуха (а это была та самая, из «инструктажа» Саши) смотрела прямо на меня злым, пронзительным взглядом. Я затрепетала и почему-то слегка присела, наклонив голову как бы в поклоне. Господи, откуда только взялся этот реверанс у меня, советской комсомолки? По всей вероятности, её французский и почтенный возраст подсказали моему сознанию, что она из того далёкого прошлого, где такие поклоны были в порядке вещей. Но это было ещё не всё. Я плохо соображала в этот момент, находясь в каком-то оцепенении, поэтому то, что я проговорила дальше, напугало меня ещё больше: