Отказ не принимается - стр. 23
– А отец кто? – мама, наконец, словно очнувшись, заливает кипятком чай в пузатом заворчнике.
– Это важно? – несколько истерично отвечает вопросом на вопрос Машка.
Я сижу на табуретке, стараясь не отсвечивать, чтобы не разозлить сестру. Такое ощущение, что она вот-вот сорвется.
– Мне? Никакого, – спокойно отзывается мама. – А твоему ребенку? А самому папаше?
– Ему дети не нужны, – швырнув полотенце на стол, Маша обхватывает себя руками, будто ее знобит.
– Как же так?
– Вот так, мам. Не я первая, не я последняя. Но… я ещё до конца не решила. Я ещё подумаю…
Маша говорит, а губы дрожат, голос становится ломким.
Я буквально вижу, как ее накрывает осознанием, что теперь, какое бы решение она ни приняла, ее жизнь изменится. И решение ей придется принимать взрослое.
Одной. Только самой.
Я смотрю и боюсь представить, что она чувствует. Ужас селится у меня в груди. Нет, вовсе не из-за того, что сестра забеременела незамужней. Мама нас одна растила, и ничего, справилась, хотя, скорее всего, ей было нелегко.
А так… Жить есть где, работать Маша устроилась еще полгода назад. И мама, и я поможем приглядеть, да только сломалось что-то в сестре, и от этого было жутко.
Машка так и сидит, обнимая саму себя и раскачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая свою боль.
Мама ставит перед ней большую кружку с чаем и придвигает блюдце с тонко нарезанным лимоном, посыпанным сахаром. И Машка как заревет. И столько в этом плаче горя, что сердце у меня леденеет и обрывается.
Прижимая к себе непутевую дочь, мама гладит ее по голове.
– Мам, мне так страшно. Страшно, – сквозь рыдания доносится до меня.
– Ничего-ничего. Как решишь, так и правильно, – бормочет мама.
Машкино решение ждет меня сегодня дома с новым динозавром, который продается в киоске «Роспечати» за нашей остановкой. Надо не забыть за ним завернуть. Только бы не перепутать, какого именно нужно покупать.
Тимофей Алексеевич каждый день мне напоминает не то про стегозавтра, не то про спинозавра.
Отчество ему Маша давала, и хотя в строке «Отец» в свидетельстве о рождении стоит прочерк, я подозреваю, что оно настоящее. Как-то я слышала, что она звала Лешу во сне.
Только года через полтора после Тимкиного рождения, я узнала, как выглядит его отец.
Машка любовалась сыном и сказала:
– Уши и брови, как у отца.
– Да? – удивилась я, отрываясь от раскладывания детских колготок. – Тебе виднее.
Сестра вдруг подорвалась, принесла телефон и показала мне фотографию.
Я потому так лицо хорошо запомнила, что искала сходство, о котором сестра говорила.
Так что я ни с кем его не перепутаю. Намертво впечатался в память и подбородок с ямочкой, и бледный шрам на скуле.