Отец подруги - стр. 46
— Я выпила всего один коктейль, — повторяю я, позволяя себе заглянуть ему в глаза. Сегодняшним вечером я на удивление смелая. — У вас такие длинные ресницы, вам говорили? Я еще в первый день заметила. В машине, когда вы меня встретили меня на вокзале...
Оборвавшись, я впервые позволяю себе беззастенчиво его разглядывать: короткую темную щетину на щеках, горизонтальные заломы на лбу и яркие, четко очерченные губы.
— Дыхни, — вдруг требует Ленин отец.
Я почему-то улыбаюсь. Он мне не верит, даже не подозревая, что я никогда не смогла бы ему солгать.
Не переставая на него смотреть, я вытягиваю шею и осторожно дую ему в подбородок. Языки пламени, танцующие в животе, стремительно размножаются. Хочется делать так много всего. Например, набраться смелости и…
— Кто наливал…
Не дав договорить, я подаюсь вперед и жадно прижимаюсь к нему ртом. Просто потому что сейчас мне хочется этого больше всего на свете. Губы у Ленкиного отца жесткие, но горячие и немного солоноватые. Меня ничуть не смущает, что он не целует меня в ответ. Я могу все сделать сама. Облизываю их кончиком языка, посасываю, пробую на вкус, не пытаясь сдерживать постанывания. От его тела исходит столько силы, а запах… Ни на что бы его не променяла. Еще никогда мне не было настолько хорошо…
Я чувствую, как он пытается меня оттолкнуть, поэтому на автомате обхватываю его шею руками и крепко сжимаю. Не сейчас. А потом внезапно чувствую это: грубый напор языка, раздвигающий мои губы, и давление руки на затылке, сгребающее в охапку мои волосы. Глаза самопроизвольно распахиваются от осознания того, что мы целуемся.
Шумно выдохнув, я жмусь к нему всем телом, чтобы хоть немного облегчить снедающий меня жар. Хочется избавиться от платья, точнее, чтобы он меня от него избавил. Хочется, чтобы он меня трогал, любил, целовал. Ему я готова позволить делать с собой все.
Нащупав пуговицы на рубашке Лениного отца, я пытаюсь их расстегнуть, но пальцы не слушаются. Я впервые раздеваю мужчину и сильно волнуюсь. От мысли о прикосновениях языка к его смуглой коже по телу прокатывается неконтролируемая дрожь.
Несколько пуговиц все же поддаются, но стоит мне опустить ладонь на твердую грудь, я чувствую, как все резко прекращается. Так же, как и началось. Ленкин отец тяжело дышит, несколько раз дергает кадыком и отрывает меня от себя.
Я ощущаю себя так, словно мне дали ненадолго подержать в руках, а потом забрали самую дорогую вещь на свете. Мелькнувшую было мысль остановиться я тут же отгоняю и по новой пытаюсь прильнуть к теплым и манящим губам. Однако хват на моих запястьях становится сильнее. Но я хочу, чтобы он продолжал меня целовать и делал все то, что делал с той блондинкой, из-за которой возвращался домой поздно ночью. Похоже, я говорю эти слова вслух, судя по тому, как сжимается челюсть Лениного отца.