Отец моего врага - стр. 37
Покопавших в воспоминаниях, я вдруг вспыхнула, как спичка. Переминаясь с ноги на ногу, нервно одергивала тесную юбку вниз. А та, словно нарочно, задиралась все выше и выше. Прохор Германович мазнул взглядом по моему силуэту и застопорился на ногах. Зрачки его расширились, дыхание участилось, пальцы сжали лежащий рядом карандаш.
— Я не самая умная, — промямлила невнятно под едва различимые смешки одногруппников. Одна Марина уже весь маникюр сгрызла, бедная. Ее роскошные рыжие локоны начинали потихоньку седеть от переживаний. — Просто… Умная и все.
— Ну раз «просто умная», а не «самая умная», то другое дело, — развел руками Прохор Германович, будто это все меняло, а потом многозначительно поднял бровь, сдавливая непрошенный смешок. Веселился, говнюк! — Тогда… Нарисуйте строение артикуляционного аппарата, идет? Как он работает? Обозначьте его части? Формирование звуков?
Моя челюсть так об пол и ударилась, а из горла вырвался откуда-то взявшийся кашель. Оперевшись одной рукой об тумбу, я другой сжала горло. Никогда ранее у меня голосовые связки судорогой не сводило, и вот «привет»!
— На доске нарисуй, — кивнул мне тот на нашу ярко-вишневую конструкцию, слабо напоминающую обычную общепринятую доску.
Испустив протяжный тяжелый вздох, больше напоминающий стон, я вынужденно повернулась к доске. Голова отчаянно кружилась, руки тряслись словно в припадке эпилепсии, смешки одногруппников выбивали из колеи… Все это сыграло свою роль: мел буквально выскользнул из пальцев на пол, заставляя судорожно наклониться за ним к полу. Боги, как же я мечтала тогда спрятать голову в песок, словно испуганный страус!
За преподавательским столом что-то громко и отчетливо хрустнуло, затем ректор странно закашлялся, хватаясь рукой за край стола. Пару идеально разложенных предметов покатились по полу.
— Гхрм… Никифорова, все... Все я сказал! Не надо ничего рисовать на доске! — севшим голосом воскликнул мужчина, непривычно невнятно и сдавленно для него. Когда я обернулась, Прохор Германович судорожно оттягивал ворот рубашки, второй рукой собирая раскрошенный карандаш по столу. Как он только его руками раздавил — представить сложно. Непонимающе подняв одну бровь, я получила отчеканенное сквозь зубы скупое уточнение: — Я передумал.
— Можно садиться? — наивно понадеялась я. Ага, куда там! Мужчина встал с места, положил на тумбу листик, рядом ручку и подозвал меня пальцем. — Рисуем каждый у себя в тетрадях, оценки получит каждый, а не только Ольга.
Студенты мгновенно ожили, зашевелились. Теперь они пялились не на меня, а в свои листочки. Уверена, никто из них понятия не имел, что именно требует от нас ректор. Это как просить сантехника починить еще и домофон. А чего, суть-то одна, правда?