Отец лучшей подруги - стр. 73

Как он рухнет передо мной на колени, предложит руку и сердце. Потом будет незабываемый секс, пышная свадьба, опять секс и вот тебе куча детей, о которых ты столько мечтала… В каком блокнотике их имена, говоришь?

Похоже, все эти годы я всерьез считала, что он просто должен… 

Взять и догадаться.

И только теперь, когда живой, настоящий Платон с собственными мыслями, идеями и поступками, которые я не могу даже предсказать, стоит в другом углу лифта, я четко понимаю — своей ложью я капитально запудрила мозги не только всем близким, но и самой себе.

Вот так взять и догадаться о чем-то, что напрочь выбивается из его версии Вселенной, живой человек просто не может. Да и никогда это так не работало. О своих чувствах надо говорить ртом. Платон говорил мне об этом еще в отеле, когда я должна была подтвердить свое согласие. Не кивками и взглядом.

Словами.

Лифт добирается до квартиры Дмитриевых.

Я выхожу, успокаивая себя тем, что сегодня не самый подходящий вечер и место для таких признаний. Платон к тому же пил, хотя внешне и держится молодцом. Но вишневка коварна. Догнать может и дома.

Квартира встречает нас тишиной и полумраком. На кухне горит только подсветка шкафчиков, а приглядевшись, замечаю свет в самой дальней комнате — тренировочном зале. Не знаю, если имеет смысл называть его так и дальше, ведь сейчас он превратился в детскую. Или склад игрушек.

— Юля тоже знает. Про клуб, — низким шепотом говорит мне Платон. — Она обиделась.

Сжимаю кулаки.

— Еще бы она не обиделась, — горячо шепчу в ответ. — Она так танцевать хотела! Ей так сильно нужно было развеяться! Это не я вообще в клуб хотела, а она! А вы меня танцевать потащили!

— Еще скажи, что напоил тебя тоже я!

— Я из-за вас Юле тогда соврала и сейчас тоже врать буду!

Платон дергается всем телом, по плечу до руки пробегает будто судорога.

Я замираю, но ему удается обуздать свою ярость.

И теперь не последнюю роль в этом играют слова моей мамы о моих детских выходках. «Материнство и женщина», надо же…

— Юля там, — только и говорит он и идет на кухню.

Дверцы на одном шкафчике нет, она теперь стоит прислоненной к гарнитуру. Платон принимается хлопать уцелевшими дверцами, явно в поисках чайника. В целости кухня после такого обращения вряд ли останется.

Делаю глубокий вдох и резкий выдох, глядя на него, а потом направляюсь по темному коридору к самой дальней комнате.

Еще в коридоре различаю тихое хныканье и Юлино бормотание. Решаю, что стучать не обязательно и сразу аккуратно приоткрываю дверь.

Юля сидит на полу, прислонившись к стене, и с закрытыми глазами укачивает сына. Егор кривится, хнычет, крутит головой из стороны в сторону и чмокает губами.