Отдай мне мужа! - стр. 27
Все три года моей службы в редакции главный планомерно подтачивал мою веру в силу журналистских выступлений. Он считал, что наша задача проста – не упускать сколько-нибудь значимых в городе событий и объективно излагать их, но статьи не должны напоминать предварительных дознаний, а интервью – перекрестных допросов. Факты – вот альфа и омега любого материала! Но мне казалось, что факты подобны бабочкам. Их так трудно поймать, а будучи пойманными, нанизанными на иголку и внесенными в каталог, они часто лишаются всей своей привлекательности. Я горячо спорил с шефом. Поединок двух журналистов обычно заканчивался вымарыванием наиболее острых, на мой взгляд, абзацев и лишением меня премии.
– Вы должны наконец понять, что ваша неистовость ни к чему не приведет, – наставлял меня Пингвин. – Она напоминает мне шаманские заклинания, просто-таки отчаянные попытки вынудить высшие силы как-то проявить себя в наших маленьких делишках. Должно быть, в вас говорит провинциальная зависть к идейным вдохновителям прошлых революций. Увы, мой друг, времена не те!
Сегодня я понимал, что настаивать на своем не стоит. Я задерживал и главного, и технический отдел – впереди небольшие новогодние каникулы, и всем не терпится поскорее опрокинуть по стопочке за грядущие праздники, закусить лимончиком и разъехаться по домам, где уже наверняка витают соблазнительные ароматы кулинарных сюрпризов к новогоднему столу. В общем, я распечатал статью как есть и, крайне недовольный собой, вручил Пингвину. После недолгих посиделок с коллегами я отправился домой в самом скверном расположении духа.
За рулем нашего с Лизой раритета, «Волги-24», купленной по случаю за пятьдесят тысяч и доведенной волшебником Жориком Караяном до совершенства, я размышлял о том, что в последнее время привычное мироустройство вокруг меня как-то разладилось и расползлось прорехами, будто ветхая ткань. Я потерял смысл. Чего? Возможно, своего существования. Все сместилось, вышло из пазов и раздражало именно своей бессмысленностью. То есть раньше, когда я говорил человеку «хорошего дня», мы оба чувствовали, что день и вправду будет неплохим. Нужные книги приходили в руки и открывались на нужной странице. Нужные люди встречались на пути в нужный момент. Я был на своем месте, и окружающие меня – друзья, коллеги – составляли со мной цельный, единственно возможный в своей уникальности союз. Тихое волшебство судьбы. Теперь все изменилось. И кто в этом виноват? Вечный вопрос русского интеллигента. Провинциального интеллигента, поправил я себя. Возможно, Ларкин прав, и я всего лишь неисправимый романтик, неудачник, вечный студент?