Остров мужества - стр. 17
Анкудинов говорит:
– Чего ж объяснять? И так понятно. Первые четыре дня ветер восточный держал меня под берегом, а вас гнал открытым морем. И ещё четыре дня ветер русский был: меня опять же держал на месте, а ваша лодья справила ближе к берегу. А ещё два дня я вдоль берега шёл, а Иван впереди. И скорость его лодьи мне известна, и мысли знаю. Я и рассчитал, в какой час и в какую лахту он зайдёт и меня дожидаться станет.
Тут Анкудинов кончил и за обед принимается. А Иван кивает ему:
– Ладно ты всё рассказал. И я это знал, будто в одной лодье с тобой плыву. Потому и заказал сегодня на тебя, браток, обед готовить.
Алексей кончил, с мягкой укоризной посмотрел на Фёдора.
– Так-то, Федя, не аглицкие люди, а мы, поморы, своим морским званием, своим духом живём. Хоть и закинула нас злая непогода на Грумант, а мы не аглицкие висельники, духом не падём и родные берега увидим.
Сказал и опять за свою резьбу на палке взялся. И удивительное дело: всем показалось, что и жирник светлее загорелся. Потому, что в дымном его огоньке засветилась для них надежда, так незаметно зажжённая простым рассказом кормщика.
За этим рассказом пошли и другие. Пока Алексей свой численник готовил, а остальные – шкуры к шитью доводили, не заметили, как и день скоротали.
Работали, пока от дымного жирника глаза не заломило. Кормщик, как всегда, лёг после всех и после всех уснул. По простоте своей он не задумывался, какое большое дело делает, других людей поддерживает. Радовался только, что сумел молодых отвести от уныния. Жирник погасили, шкурами тепло закрылись и, успокоенные, крепко заснули. А за стенами избушки глухо гудело море, ворочались, трещали льдины припая. Шёл прилив – большая вода. Много раз сменится он малой водой и опять начнёт ворочать, ломать край припая, пока придёт к ним желанная свобода.
На утро, пока кормщик с Фёдором доводили последнее железо, Степан с Ванюшкой несколько раз ходили за олешками и возвращались не с пустыми руками. Степан смастерил для добычи санки, ловко связал их на скорую руку ремнями. Гвоздей железных на такое дело жалел: ведь каждый гвоздь на стрелу сгодится. Снега было ещё не так много, и ветер его словно прикатал, ходить можно без лыж, а под полозьями хватало.
Фёдор часть мяса повесил под самой крышей, где дым при топке завивался чёрными клубами. Довольный, сказал:
– Окорока прокоптятся знатно.
Сухожилья из оленьей спины он старательно вырезал на нитки, чтобы было чем зимнюю одежду шить, когда приготовят оленьи шкуры.
Степан ни одной пули зря не потерял: каждая своего олешка нашла. Но три последних заряда приберёг, покатал пули на ладони, вздохнул и обратно в мешочек опустил.