ОстротА. Записки русского бойца из ада - стр. 19

Пока нас с Гиннесом не было, командир и медик с позывным «Муха» успели облюбовать единственную кровать и завалиться туда, а я поставил подогреваться на сухом спирте консервированную гречку. Появилась возможность обдумать произошедшее за последние сутки, но мне, право, так не хотелось этого делать. Надо запихать в себя порцию калорий и витаминов из картонной коробки и завалиться на помятую раскладушку, что стояла между кроватью и книжным шкафом на горах строительного мусора.

Я сидел на сохранившемся стуле, скинув с себя на раскладушку бронежилет, шлем и боевой пояс-разгрузку с магазинами и гранатами. Да, это все въедалось в тебя и становилось второй кожей, но каждый раз было так приятно с себя это все снимать и становиться просто человеком, легким, ловким и подвижным, а не закованным в броню витязем.

Консервированную кашу, что я грел на выдвигающемся из шкафа захламленном столике, сменила чашка чая. Все, в общем-то, было отлично. Есть работа, ее непочатый край на этих подступах к вражеской крепости. Есть техника. Есть еда. Воды, правда, очень немного, но тоже можно потерпеть. Есть прекрасный спальник, в который мне чертовски нравилось залезать и забываться дремой. Именно этим я сейчас и займусь, когда зальюсь горячим чаем. Пусть и неудобно лежать без подушки на сломанной раскладушке, но под голову можно положить мой верный кевларовый шлем, и это будет почти приемлемо.

Но настоящая, качественная ОстротА не будет тебе давать ни нормально есть, ни нормально спать. И речь сейчас идет даже не о физиологических реакциях, хотя и понятно, что заснуть на адреналине крайне непросто, – заснуть тебе просто не дадут.

Звук напоминал о летящем кончике хлыста, однако закончился он вовсе не звонким шлепком по коже, а детонацией зверского количества взрывчатки. Раскатистый гром ударил по ушам, стены дрогнули, с потолка сыпануло мусора – по нам работало нечто очень тяжелое, причем работало весьма прицельно, снаряды падали неподалеку. Я думал об этом, уже когда слетал вниз по ступенькам погреба, где обитали морпехи. Желание укрыться, стоит сказать, появилось не у меня одного – вслед за мной, стуча берцами, уже продвигались командир и медик.

Помнится, я читал «Севастопольские рассказы» Толстого, описывающие события Крымской войны, и то, как офицеры тогда не могли себе позволить из соображений чести показывать, что они хотят укрыться от вражеского огня. Сейчас же… война очень изменилась. Если тогда такое поведение можно было бы назвать смелостью и стойкостью, то теперь тот факт, что боец подвергает себя излишнему риску, можно назвать лишь преступным безрассудством и глупостью. Ведь он рискует не только собой, он рискует успехом операции, он рискует всеми людьми, что стоят за ним.