Остальные тридцать два. Полное собрание рассказов - стр. 39

Мы оба выпили. Вода пахла асфальтом и свиной щетиной.

– Вино лучше, – заметил солдат. – Я принесу вина.

– Но жажду лучше утоляет вода.

– Нет большей жажды, чем жажда битвы. Даже здесь, в резерве я ее ощущаю.

– Это страх, – подал голос другой солдат. – Жажда – это страх.

– Нет, – возразил третий. – Со страхом приходит жажда, всегда. Но в бою очень хочется пить, даже когда не страшно.

– В бою всегда присутствует страх, – не согласился первый.

– Для тебя, – уточнил второй.

– Это нормально, – пожал плечами первый.

– Для тебя.

– Закрой пасть, – рассердился первый. – Я всего лишь человек, который говорит правду.

Этот апрельский день выдался солнечным, и ветер дул с такой силой, что мулы, идущие по тропе, поднимали облачка пыли, которые сливались в одно большое облако, и внизу длинные шлейфы пыли тянулись за санитарными машинами, пока их не разгонял ветер.

Я уже практически не сомневался, что в этот день меня не убьют, поскольку мы хорошо потрудились утром и дважды на начальном этапе наступления нас могли убить, но не убили, а такое вселяет уверенность. Первый раз это случилось, когда мы пошли за танками и выбрали место для съемки. Чуть позже я ощутил внезапную неприязнь к этому месту, и мы перенесли камеры на двести ярдов влево. Перед уходом я пометил первое место самым древним способом маркировки, и не прошло и десяти минут, как шестидюймовый снаряд взорвался в том самом месте и разнес бы в клочья любое человеческое существо, если бы оно там находилось. Но обошлось без жертв, появилась лишь огромная воронка.

Потом, двумя часами позже, польский офицер, недавно переведенный из батальона в штаб, предложил заснять позиции, только-только захваченные поляками. Мы выдвинулись туда по узкой лощине и внезапно попали под пулеметный огонь. Так что обратно нам пришлось отползать, вжимаясь в землю, носом в пыли. Одновременно выяснилось, что поляки никаких позиций не захватили, наоборот, чуть отступили с исходного рубежа. Но теперь, лежа в неглубоком окопе, мокрый от пота, голодный и мучимый жаждой, я ощущал внутреннюю пустоту, сменившую душевный подъем, вызванный наступлением.

– Вы точно не русские? – спросил солдат. – Потому что сегодня здесь есть русские.

– Есть. Но мы не русские.

– У тебя лицо русского.

– Нет. – Я покачал головой. – Лицо у меня, конечно, странное, но определенно не русского.

– У него лицо русского, – другой солдат указал на моего оператора.

– Возможно. Но он все равно не русский. Откуда ты?

– Из Экстремадуры[14], – гордо ответил он.

– В Экстремадуре есть русские? – спросил я.