Оскомина - стр. 26

Взрослые свидетели этого разговора с недоумением переглянулись и были вынуждены произнести:

– Все-таки не зря Корнея Чуковского запретили. Детям он непонятен. Даже вреден для них. Во всяком случае, этот «Крокодил».

Мой дед с этим не согласился:

– Перестраховались, как у нас часто бывает. «Крокодил» – прекрасная, смешная до чертиков сказка.

– А на что она намекает, эта ваша сказочка? – подбоченясь выступил – выкатился, словно на коньках, вперед один из взрослых гостей – маленький, с круглой, бритой головой и галстуком-бабочкой.

– Ну и на что же?

– А то вы не понимаете!

– Тогда уж не на что, а на кого, если вам угодно. Для вас и «Тараканище» – сплошные намеки. «Звери задрожали, в обморок упали». Я уж не говорю про «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка. Это вообще подсудная крамола.

– Мне это не угодно. Может быть, вам угодны такие повести…

Взрослые заспорили о Пильняке, и моя мать, не пытаясь им воспрепятствовать, хотя и не поддерживая непонятного для нее интереса к столь сомнительной теме, громким голосом пригласила всех в гостиную, чтобы спор продолжился там (если уж кому-то так нравится спорить). Продолжился – и в новой обстановке, на новом месте, где к тому же был накрыт стол, постепенно затих по мере того, как все занимали свои места, заправляли за ворот салфетки и оглядывали выставленные под водки закуски (заливное, паштет и кулебяку).

Закуски окончательно отбили охоту обсуждать Пильняка, а заодно с ним – Чуковского, который на самом деле вовсе не Чуковский, а Корнейчук. Пильняк же – никакой не Пильняк, а Вогау, из обрусевших немцев того же Поволжья.

Об этом вскользь упомянули, чтобы успокоиться и больше к этой теме не возвращаться. Все-таки детский праздник, день рождения будущего планериста и парашютиста, за что и следует выпить – пожелать ему мягкого приземления на стогнах Европы.

Впрочем, стогны – это не стога, куда можно плюхнуться задом, ха-ха-ха (со второй рюмки взяло)! Стогны – это площади и улицы.

От этих разговоров детям стало скучно. И – пока их не посадили за накрытый для них отдельно от взрослых стол – они разбрелись по комнатам. Я тем временем решил показать Светлане кабинет деда, а вместе с ним и свой домик под его столом. Мы забрались туда, затихли и затаились. Затем в проломе сокрушенного ногой деда стола Светлана углядела планшет, и все произошло так, как я уже рассказывал, – вплоть до ее детского поцелуя, послужившего мне наградой за то, что я достал планшет и отдал ей в руки.

– Как интересно! – сказала она, разглядывая планшет со всех сторон. – А что там внутри? Давай посмотрим.