Ориентиры - стр. 8

— Трогать здесь разрешено только мне, — снова ухмылка, и она так распаляет, что я выгибаюсь навстречу, грудью задевая его торс. — Сегодня играем по моим правилам.

— Это нечестно, — ерзаю, пытаясь отвоевать себе хоть немного свободы, но ладонь Соколова на солнечное сплетение ложится, вынуждая меня замереть.

— Нечестно трахаться с одним, чтобы другого забыть, — подмигивает и, не дав возразить, в губы впивается. Этот поцелуй отчаянный. Грубый. Пашка всю свою боль в него вкладывает, потому что прекрасно понимает, из-за чего я согласилась.

Дурно от самой себя. Вырываюсь, но Соколов не отпускает. Жалит поцелуями, распаляя меня. Кожу на горле прикусывает и оттягивает до легкой боли. Поднимает майку, оголяя грудь, и поочередно сжимает губами соски. Задыхаюсь от удовольствия, простреливающего все тело. Тихо мычу, ногами торс Пашки обхватываю. Все еще пытаюсь его сдвинуть, но он не поддается.

— Пусти, Соколов!

— Сказал же нет, — как гром среди ясного неба. Вспышка молнии в кромешной тьме. — Моей сегодня будь.

— Только сегодня? — ищу надежду, шанс на то, что это безумие конечно. Что оно завершится с рассветом. Соколов ядовито усмехается, стреляя в меня своей болью:

— Только моей.

Затыкает меня поцелуем. Если будем говорить — не продолжим. Я утону в сомнениях, а пока есть шанс поддаться умелым рукам и алчным губам, что каждый мой сантиметр изучают. Соколов будто всю боль вытягивает из меня, оставляя пустоту, которая заполняется плещущейся между нами страстью.

Я больше не чувствую себя брошенной — в глазах Пашки я самая желанная женщина. Ему плевать, как я сейчас выгляжу, неважно, что было до. Не имеет значения, что случится после. Мы в этом моменте закупориваемся, отрезая остальной мир.

Сдаюсь с тихим стоном и губам его подставляюсь. Соколов хмыкает, опаляя дыханием твердый сосок, и тут же его прикусывает, рассыпая искры под кожей. Он отпускает мои руки, ладонями по животу ведет и шорты по ногам вниз тянет, не переставая целовать.

Не выдерживаю — обнимаю его, за плечи цепляюсь. Сжимаю крепкие мышцы, а Соколов останавливается. Голову вверх задирает, на меня смотрит, как крокодил на жертву, но не шевелится.

— Паш… — зову и щеку его глажу. Он прикрывает глаза на долю секунды и рвано выдыхает. Знаю, что хочется, чтобы трогала, вижу по нему. Мурашки по плечам красивым бегут, и я повторяю трюк.

— Руки, — рычит. — Или я уберу свои.

— Нет, — прижимаю его к себе и обхватываю ногами, не давая отстраниться. — Пожалуйста… — молю, потому что невыносимо его не трогать. Я ведь тогда не перестану сравнивать, когда нужно, наоборот стереть одного, оставив пустую строчку.