«Орфей спускается в ад…». Листы скорби художника Доброва - стр. 13

Когда я услышал его рассказ, то совсем перестал бояться. А когда я его рисовал, то понял, что этот великан – борец за свою честь – совсем неграмотный. Я принёс ему букварь, и он впервые начал разбирать алфавит, тихо нашёптывая русские буквы. «Да, – подумал я, – и Пушкин, гений, погиб, защищая честь жены. Честь – это единственная, может быть, ценность, которая у него была в жизни и которая осталась до сих пор».

«Да не будет он вам позировать, ведь это чистая юла, неусидчивый, побывал уже во всех отделениях, подбивает больных на демонстрации, на ссоры с медперсоналом, убегал много раз, снова возвращался, беда с ним…» Но я всё же сказал: «Давайте попробуем. Не будет так не будет, заставлять ведь нельзя».

Но на практике Николай оказался на удивление покладистым и тихим человеком. Накануне он получил из своей деревни под Брянском сразу несколько писем, а в них: старший брат задушился сам, младшего зарезали на танцах. Жена Николая отравилась, ребёнок умер. Сестра, разбитая параличом, лежит одна в комнате на диване. Мать, не помня себя от горя, пошла вдоль железнодорожного полотна, и её сбила электричка.

Стоит Николай у окна и плачет. Куда всё ухарство подевалось? И поехал бы к ним, да теперь уже не пускают. Вот расплата за легкомысленную жизнь, за пьянки да гулянки на свободе – слёзы в тюремной камере у окна с видом на побелённую высокую каменную стену, обнесённую колючей проволокой, с вышкой, обвешанной прожекторами, и невидимыми часовыми внутри. 32 года по тюрьмам и психбольницам. Психопат со стажем из Калининградской психиатрической больницы интенсивного наблюдения.

Когда я сел рисовать пустые кровати в Благовещенской психиатрической больнице в Усть-Ивановке, то больные, прохаживающиеся по коридору, обступили меня и стали спрашивать с насмешками:

– Скажите, неужели нужно было ехать из Москвы в Благовещенск за шесть тысяч километров, чтобы рисовать пустые кровати. Разве их нельзя было нарисовать ближе? Что, у вас там таких кроватей нет?

А я подумал: кровати, конечно, есть. Но вот сочетания пустых кроватей и мороза в 42 градуса за окном уже не встретишь, потому что в Москве просто не бывает таких морозов. Мне же показалось, что эти заправленные кровати в ожидании больных не совсем одиноки. Что где-то тут, совсем рядом, стоят врачи, медсёстры и санитары, что тут есть горячий душ и лекарства, и всё это тут же будет пущено в ход, чтобы спасти, помочь побитым или обмороженным психическим больным, оказавшимся ночью на улице.