«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - стр. 61

Я с большими интересом ждал конца совещания, которое продолжалось довольно долго, и лишь в 6-м часу я получил приказание ввести подсудимых и пропустить всех желающих, ибо приговор читается при открытых дверях. Когда введены были подсудимые, все встали и председатель начал читать краткий приговор. Все пятеро обвиняются в оном же, в чем обвинялись и до суда, причем, применяя законы военного времени по статье такой-то и такой-то, первый, т. е. обвинявшийся в произнесении фразы: «Командира и ревизора следует придушить», приговаривается к аресту на 7 недель на хлеб и на воду. Затем следующие двое, против которых не показал никто из свидетелей, за недостаточностью улик считаются по суду оправданными, а двое последних, против которых показали боцмана, что слышали их голоса, приговариваются к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 4 года каждый.

Этот последний приговор меня ужасно поразил: я считал первого, предлагавшего так просто поступить с ревизором и командиром, гораздо более виновным, чем эти двое последних и заслуживающих сугубого наказания, а оказалось наоборот. Подсудимые выслушали приговор довольно равнодушно, чему, впрочем, немало помогло то обстоятельство, что они очень мало поняли из того, что им читали. Так, например, когда они вышли назад, и я за ними их проводить, то приговоренные к каторжным работам обратились ко мне с вопросом, как, мол, это понять: сначала оправдали, а потом приговорили к каторжным работам. Я чувствовал себя очень скверно и, запинаясь, объяснил им, что оправданы первые двое, а они и не думали быть оправданными, вслед за этим я поспешил ретироваться, ибо мне теперь уже была очень неприятна моя обязанность. Гюйс спустили, и подсудимые вскоре разошлись по своим карцерам, не исключая и оправданных, не могущих быть выпущенными до утверждения приговора адмиралом.

Этот день внес некоторое разнообразие в нашу жизнь, а затем снова потекли скучные, жаркие до полного изнеможения, дни. Раза два-три в воскресенье приглашали сестер и устраивали обед с музыкой, приглашенной с «Бородино». Еще реже ездим на берег. Пришел на днях «Иртыш» и вместо ожидаемой громадной почты привез несколько жалких писем. В последние дни из России стали приходить скверные слухи. Из разных источников узнавались подробности громадных беспорядков.

Из Маньчжурии вести были еще хуже, а в последнее время говорится о полном поражении Куропаткина. На эскадре все как-то приуныло. Как вдруг по ней прошел словно электрический ток: все встрепенулось, «на днях уходим», пронеслось как молния по эскадре и апатии как не бывало. Деятельная приемка материалов, спешная погрузка угля, все, действительно, указывало на скорый уход. И вот, наконец, сегодня это «на днях» превратилось в завтрашний день, в чем уже нет никакого сомнения, ибо был сигнал по всей эскадре: «Завтра к полдню иметь разведенными пары». На продолжительность же нашего похода указывает приказание «отвязать сети». Итак, уходим. Что заставило адмирала принять, наконец, это решение, неизвестно. Говорят, что он получил из России разрешение действовать по собственному усмотрению, но я думаю, что просто ввиду скверного положения на сухопутном театре войны, адмирал спешит прийти во Владивосток до осады его с суши, как бы там ни было, во всяком случае, уходим. Слава Богу!