Опыты на себе - стр. 28

Все-таки земная кора раскололась тогда, в 17-м году. И все, что было До, оказалось непреодолимо на том берегу и могло продолжить свое существование только в качестве объекта профессионального изучения с определенных идейных позиций. Наша же советская «классика», гораздо менее открытая, осталась и менее разоблаченной, чем, например, развитой соцреализм. Ведь все эти человечищи, вдохновленные ВОСРом, новостройкой, все эти кубисты-футуристы и вообще талантливые люди, ушибленные ложно-биологическим инстинктом – принять действительность, на самом деле, это инстинкт смерти, все они – фигуры трагические с онтологической точки зрения. Все-таки разница в эффективности проживания жизни духа состоит в том, где она проживается – в Реальности или в Версии. Советская Версия одержала победу над Россией. У нее появились свои придворные и гонимые певцы. И те и другие могли быть убиты или сохранены. Законность убийства – одна из составляющих Версии. Конечно, не только Версия советского искусства, но и Версия советской жизни возникли не на пустом месте. И по нескольким московским памятникам кубизма видно, что революция в архитектуре и искусстве, пожелавшая сопровождать тройки и расстрелы, голод и террор, унижение и оскорбление Ушедшего, была для своих авторов чем-то вроде кратчайшего пути в мировую цивилизацию, прыжком в мир небоскребов. Все эти певцы новой Версии, все эти мейерхольды всех мастей и профессий погибли так или иначе и для большинства ныне формулирующих наше бытие – стали иконостасом. Они и есть главные версификаторы. И чем талантливей, тем больше их вклад в бесповоротность советского периода, который указом не отменить.

Ведь все почти тогда сдались. И это вообще чудесное явление, удивительное, пока не столкнешься, и страшное, когда подвергнешься. Оказывается, никаких «твердых устоев» у абсолютного большинства нет, даже то огромное большинство, которое живет верой, может верить во что угодно. Истина Христа еще и в том, как мало за ним пошедших при его жизни.

Советские поэты, художники и прочие деятели искусств так панически боялись оказаться за бортом Большого Стада! Все они в большей или меньшей степени начали чистить себя под Лениным, а затем обчистили себя окончательно под Сталиным. Но книги можно не читать, картины убрать, музыку не слушать. Единственное, чего никто, кроме самих б-ков, не вырубает, – это архитектура или, по нынешней фене, экологическая ситуация в широком смысле. Среди чего мы живем, по каким камням бредем с кошелкою базарной. Что нам оставили, как нам и нас обставили, что видит око. Картина антиэстетическая. Многие мамы с замиранием думают свою короткую материнскую горькую мысль: «Боже, ну я хоть в детстве ходила по арбатским, никитским… (вставьте сами) переулкам мимо уцелевших и все более превращающихся в посольские желтеньких особнячков, с двориками, в двориках – земля, одуванчики, тополя, запах весны, с балкончиков и коричневых резных навесов – сосульки. Ну я хоть видела, вдыхала умиранье. А детки, которые родились и выросли в бело-серых бараках спальных районов с типовой планировкой и универсамом, как знаком препинания в бесконечной повести нашего наличного бытия…» В этих невеселых мыслях мы перескакиваем период расцвета сталинской красоты. Почему? Почему провалились из поля зрения души эти дворцы сталинской культуры, как проваливается из памяти какой-нибудь дурной возрастной период, эти 12 – 13 лет, начальная школа и проч.? Существует, видимо, огромная разница в мироощущении тех, кто пожил на графских развалинах, а потом был сослан ростом благосостояния трудящихся в какие-нибудь кузьминки (тракт, ведший туда до появления новой ветки метро от старой, но чужой Таганки, состоял из участков, названных народом «вонючка» – мимо завода Клейтук, «трясучка» – булыжник, положенный на Сукином болоте…), и теми, кто жил и живет в перелопаченном всеми историческими эпохами центре, кто жил и живет в добротном памятнике сталинской архитектуры – высотном или его усеченном брате, с лепниной, с широкими подоконниками и кондовым паркетом, воняющим щами. Ведь была, была эпоха пародии на господскую жизнь (может, господская жизнь – всегда пародия?), профессорские квартиры, домработницы, книга о вкусной и здоровой пище. Советская эпоха имеет свое прошлое, свой классицизм, и вот стал возможен ее собственный советский декаданс и – ностальгия.