Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке - стр. 58
– Нет, конечно… Но выбора у меня нет. Адаптироваться под эту бездуховность – это хуже чем умереть. Лучше я погибну совсем, чем стану такой, как американцы.
Американка смотрела на меня, качая головой, и я вдруг осознала, каково ей видеть столько презрения во мне к ее стране и к ее народу. Наверно, в глубине души она возненавидела меня. А разве можно помочь человеку, которого ненавидишь?..
Где-то у родителей есть медицинский справочник. Перелом ключицы – заживает за… такой-то срок. Перелом ноги или руки – за… такой-то. При переломах позвоночника человек становится калекой на всю жизнь. От этого не выздоравливают. Вывихи – это, должно быть, другая категория, отличающаяся от переломов. Где найти справочник, в котором написано, за какой срок заживает вывих души при эмиграции в другую страну? Или это перелом души? И есть ли от этой болезни вообще излеченье?!
Шесть лет прошли как один день. Шесть лет жизни – коту под хвост. Шесть самых лучших, молодых, важных лет. Мои одноклассники уже закончили институты. В этом году закончат институт даже те, кто не поступил с первой и со второй попытки, а лишь с третьей. Ведь такое расстояние, можно уже и не догнать.
Я блуждаю по запутанным коридорам гигантского лабиринта. Я уже полностью сбилась с пути, в полном отчаянье бегаю из коридора в коридор, запутываясь от этой беготни еще больше, и уже понимаю, наверное, мне не выбраться.
Вчера мне снилось, дедушка копает землю в саду. Он обижен, зол, надут. Я не знаю, как объяснить ему, что я ничего не могла сделать. Для его болезни просто не было излеченья. Приходила бы я к нему в госпиталь каждый день – это бы ничего не изменило. Я не приходила не потому, что не любила: пока он был жив, я не понимала, что каждый день надо ценить, каждый час. Я просто не понимала!
Он копает с ожесточением и вместе с тем с гордой покорностью судьбе и своему уделу. Нет конца-края черной, свежевспаханной, мокрой весенней земле. Он копает, копает… Злится, злится…
Я не могу видеть более эти его внутренние мучения. Я вижу, с каким ожесточением он копает, как кипятится, как бесится сам в себе. Превратившись в бесконечность из ласки, я подхожу к нему, обнимаю его с жаром, целую, я просто душу его в поцелуях, уверяю его, что очень сильно люблю его… Верит он мне или не верит, а я очень сильно люблю его. Не знаю, как растопить его злобу, как убедить его в своей любви… Я не приходила в госпиталь не потому, что его не любила… Я просто не понимала!.. Плачу навзрыд от нежности, которая меня переполняет. Просыпаюсь: дедушка!.. Любимый мой, дедушка!..