Опа! Опа! Опа! - стр. 35

Петруха посмотрел на всех недовольно, быстро перебрал инструменты в ящике и вынул рассару – это палка со струнами типа того же синдэ, но играют на ней чаще всего пальцами или плектром. А еще в артели нередко берут рассару из Матараджана, у которой рядом с колками два-три рычажка. Они подтягивают струны и создают какой-то неуловимый бурдон. Автор, впрочем, этого инструмента никогда не видел. У нас в монастыре вообще запрещены музыкальные инструменты, и когда музыканты артели останавливаются на ночь, доставать что-либо из ящика им запрещают. Впрочем, я видел…16

Вообще, «Хриплый петух» в артели считается чепуховым духом. Его можно изгнать самыми разными звукосочетаниями, поэтому Петруха медлил – он мог бы сыграть и на других инструментах, но выбрал рассару за ее полифонический, простите за выражение, характер, сильно упрощающий игру.

И вот Петруха расселся на своей табуретке, снова покосился с кислым видом на сующихся в комнату ротозеев, но ничего не сказал и наконец провел пальцами по струнам.

Струны внезапно закашляли и издали звук такой поганый, что Петруха подскочил на стуле. Он задергал колки, что-то подкрутил, ударил снова. Рассара взвизгнула, как подыхающая свинья!

Петруха побледнел, принялся аккуратно дергать одну струну за другой, но все они то хрипели, то хрюкали, то трещали, то скрипели, и ни одна не играла как следует. Петруха почесал затылок и решил, что инструмент испортился от холодов. Достал синдэ, провел смычком. Раздалось сдавленное «э-э», как будто кого-то душили… Как ни изгалялся Петруха, никакого музыкального звука извлечь из синдэ у него не вышло. Он покрутил инструмент так и эдак, не нашел ни трещин, ни вздутий – и побледнел еще сильнее. Сердце задергалось.

Ах!..

Петруха стал перебирать все инструменты по очереди – лауфон и ани звучали как плеск на болотах, барабаны понг-донг и кумби истошно трещали. Даже колокольчики издавали какие-то очень уж неприличные пукающие звуки. Петруха схватился за голову, хотел уже дунуть в «поносный» свисток, последнее средство отчаявшегося музыканта, но вовремя одернул себя.

Проклятая ледяная ведьма! – подумал он. – Ведьма украла мой звук!

Он вскочил, покидал инструменты обратно в ящик и вывалился из избы на прямых на ногах, как новорожденный теленок, глянул на недоуменную толпу и помчался по дороге к лесу. Крестьяне, впрочем, не провожали его взглядами. Они все таращились с веселыми ухмылками в избушку, где трепыхался недовольный «петух», и ждали непонятно чего. Им, собственно, было все равно. Ну «петух» и «петух», что с того? Мало ли в мире петухов? Вообще говоря, местным было безразлично, получится ли что у музыканта. «Петух» их не пугал, а приносил даже некоторую пользу – будил по утрам, гонял хулиганов и лежебок, помогал мужикам пить самогон, да и женщины находили его вполне интересным человеком. Не то, что раньше – ни то, ни се, ни рыба, ни мясо, ни мужик, ни девка, ни облако, ни тучка…