Опа! Опа! Опа! - стр. 37
От холода Петруха не чувствовал ни ног, ни рук, ни носа, он казался себе невесомым, будто он не идет по коридорам, а летит в этой прозрачной, блещущей красоте.
Ледяные люди ввели Петруху в зал. У дальней стены, опутанный орнаментом солнечных лучей, стоял ледяной трон, на троне сидела снежная женщина в белых снежных одеждах. Жемчужное лицо царицы сияло и словно бы просвечивало. Ее глаза – два изящных сапфира, ее губы в серьезной улыбке – как изгибающийся стебель с раскрывающимся бутоном, ее снежные локоны переплетались сложными узорами, прекрасные, как пенящиеся гребни волн штормящего моря. Над ее одеждами вились снежинки.
Она была самым прекрасным существом, какое только видел Петруха, и он едва удержался, чтобы не пасть перед ней на колени.
– Гой тебе, музыкант, мягкого солнца тебе и долгой жизни, – словно пропела царица.
Ее голос струился и журчал, как ручей подо льдом, холодный и живительный.
– Будь благословенна, снежная царица, и прими мой поклон, – пробормотал, заикаясь, Петруха и, приложив руку к груди, поклонился кое-как.
– Мне нет нужды в поклонах.
– Я не имею ничего другого в дар твоей красоте.
– Моей ли? – царица усмехнулась. – Каким ты стал любезным, музыкант, за этот день…
Петруха застыл, словно бы врос в лед. Все поплыло у него в глазах.
– Ведьма! – воскликнул он. – Подлая шафурка! Колдунья окаянная!
Ведьма чуть пошевелилась и печально улыбнулась.
– Какой ты непостоянный человек, музыкант, – сказала она несколько разочарованно.
– О, коварная воровка! Верни мне мою музыку, ты – царица леса и льда! Зачем тебе мой безобразный звук? Зачем тебе слова моего сердца? Что для тебя безделушка, для меня вся душа человеческая! Что тебе холод, мне живительное тепло! Что тебе пустота, мне целая жизнь! – Петруха так распалился, что машинально шагнул к трону, но тут же перетрусил, поглядел на ледяных стражей и отступил обратно.
– Я ничего у тебя не отбирала, добрый молодец, не дразни меня несправедливыми словами.
Петруха затрясся весь, ему показалось, что холод добрался до костей, стал морозить их. Он с трудом поднял ногу, примерзшую к полу.
– Прошу, смилостивься, прекрасная царица, – он согнулся в глубоком поклоне. – Верни мне мои песни, верни мне мою душу, иначе незачем я жил на свете. Для чего мне горячее сердце, коли не будет оно согревать?
Царица помрачнела, повернулась несколько боком, и так, в полупрофиль, она была еще прекраснее, чем прежде. Как живая драгоценность.
– Ты хочешь вернуть свои песни, музыкант? – спросила она.
– Прошу тебя, царица, – Петруха наконец не выдержал и пал на колени, но пол уже не был так холоден, как прежде.