Опа! Опа! Опа! - стр. 12
На пороге встала широкая, зеленая вся какая-то женщина с когтями и замахнулась свистящим бичом на Тевана. Он с визгом пал на колени и просочился под обидный хохот у нее между ног, скатился с крыльца и лицом упал на курицу. Курица сказала: «Ара, что такое?!» – и раздвоилась, потом эти две раздвоились еще и еще. Целая стая куриц замельтешила перед глазами. Теван вскочил на ноги, запутался в шипастых кустах с кусачими цветами и увидел, что вместо абрикосов на дереве висят человеческие сердца!
Покатившись с перепугу по земле, Теван наткнулся на давешних детей. Рогатые кровопийцы, они встали друг другу на плечи и колыхались над крышами домов, как двухголовый вишап! Внизу дурашливо пукала демоническая коза, которую силился продать говорящий скелет. Откуда-то выпрыгнула беззубая ведьма, кинулась на детей и стала сшибать головы вишапа колотушкой. На ведьму кинулся то ли демон с красным носом, то ли еще что-то такое же одинаковое.
Теван поспешил воспользоваться неразберихой, рванул к калитке, но споткнулся и повалился на осла. Тот взбрыкнул, подскочил и завыл, как медведь: «Ада, скорее за персиками, кирва!» И тут же поскакал по дороге к персиковому дереву. Следом за ним топотали разгоряченные демоницы с серпами, а луна в небе превратилась в воспаленный красный глаз!
Осел оступился и сошвырнул Тевана в пенистый, как бурливая речка, арык. Музыкант закрутился в потоке, завертелся. Его понесло вверх тормашками черт знает куда, под хохот звезд и вопли нечисти, а он протянул руку, ухватился за какую-то ветку и вывалился на траву…
Рано утром Теван очнулся. Помятый, перепачканный, раздавленный, как упавшая под ноги слива, он валялся в высокой траве солнечного цвета, а над ним, не сдерживая волнительной улыбки, стояла веселая крестьянка с серпом, и в ее глазах сияло лазурное небо.
– Вуй, как хорошо вы здесь отдыхаете, музыкант! – сказала девушка. – Не заметь я вас вовремя, ковырнула бы серпом, вы бы мне все платье кровушкой испачкали. Не мешайте работать, поваляйтесь хотя бы в кустах.
Подошли другие крестьянки, все светлые, росистые и утренние, подняли истрепавшегося музыканта, поцеловали так, что у него, бедняги, подкосились ноги, и пустили его по дороге в деревню. А на обочинах росли цветы – красные и сиреневые, желтые, как пшеница, и совсем белые, как одежды невесты. И небо над головой было ослепительно синим, немного розовым у горизонта, но без единого облачка, без единой серой тучи. Небо смеялось над потерянным Теваном. И над добродушным ослом, лежавшим под персиком.
– Опять же, мечхе, – прошептал Теван, – никак не попустит…