Оникс и слоновая кость - стр. 15

, – подумал Корвин: заговоренные чарокамни светились едва ли в одной из трех бойниц. Какие-то сияли ярко, подобно полной луне, другие были едва различимы в лучах утреннего солнца. Имела ли казна Фархольда хоть когда-нибудь средства на покупку чарокамней для всех амбразур? Если зарядить их все, зрелище, должно быть, будет невероятным.

Корвин был рад отвлечься на что угодно, только бы вытравить из головы мысль о Кейт Брайтон. Она здесь, в Фархольде, и это его тревожило. Принц и не надеялся увидеть ее вновь, хоть и думал о ней за последние три года немало: где она, чем занимается…

Вспоминает ли о нем?

Что же, теперь у него были ответы, по крайней мере, на некоторые из этих вопросов.

Ее называли Изменницей Кейт. Сожаление пополам с виной сжало его сердце. А Кейт по-прежнему красива: волосы цвета воронова крыла, золотистая кожа, огромные янтарные глаза. Разве что стала чуточку старше, взрослее. Когда он видел ее в последний раз, ей было шестнадцать, ему – семнадцать. Теперь Кейт уже девятнадцать – настоящая женщина. Корвин припомнил живую, откровенную и порывистую, словно летняя гроза, девочку, скорую на смех и на слезы. Теперь Кейт исхудала и выглядела изнуренной. Отвердевшей, словно вываренная для доспехов кожа.

Похоже, прошедшие года не были к ней благосклонны. Прежде ее будущее казалось безоблачным: родом из нетитулованного дворянства, отец – главный конюший верховного короля, семья почтенная, обеспеченная. И вдруг Хейл Брайтон попытался убить отца Корвина. Сейчас будущее Кейт прослеживается не дальше очередной поездки по почтовым делам. Быть почтарем – уважаемая служба. Ну, по крайней мере, опасная.

Впрочем, все может быть не так уж плохо, подумал Корвин, вспомнив лунный пояс. Дорогая вещица. Наверное, подарок состоятельного любовника или даже мужа. Принц почувствовал укол ревности и решительно выбросил эти мысли из головы. Кейт Брайтон больше не его забота.

Корвин заметил, что стоит прекрасное утро. Сразу за стенами города легкий ветерок ослабил жару. Герольды со своими громогласными трубами остались позади, и наступила блаженная тишина. Эти трубы стали самым тяжким испытанием за всю миротворческую миссию, которую на Корвина возложил старший брат. Герольды полагали своим долгом дудеть в них с таким остервенением, что принцу становилось дурно при одной только мысли об очередных трубачах. Оставалось сжимать зубы и терпеть. Куда бы он ни приехал, проклятые трубы были тут как тут, возвещая о прибытии высокородной особы. Ему еще повезло, что они не трубят, когда он посещает уборную.