Она так долго снилась мне - стр. 31
– Вот именно! Уж ты‐то знаешь меня достаточно и понимаешь, что все это меня мало интересует.
– Вот зануда! Вечно всем недоволен! Даже сейчас ты не выглядишь счастливым!
– Ну, я просто слегка удивлен. Пока не очень себе представляю, как все будет. Этот роман не был предназначен для печати… поэтому я немного растерян. Я едва не отказался от предложения издателя, – признался я.
– Быть не может! – воскликнула Хлоя.
– Но почему ты все же согласился?
– Я подумал о родителях. Они всегда верили, что в один прекрасный день я стану писателем. Не хотелось их разочаровывать. Но… Не могу избавиться от ощущения, что незаконно вломился в литературный мир, что не имею на это никакого права.
– По‐моему, все молодые писатели так думают, – заявила Хлоя. – По крайней мере те, кто изначально не собирался публиковаться. Такое авторское целомудрие.
– Безусловно. Но в придачу к тому, что ты называешь целомудрием, у меня присутствует еще инстинкт самосохранения. Литературный мир стал частью мира шоу‐бизнеса, а я не создан для того, чтобы выставляться напоказ и светиться в телевизоре и желтой прессе. Кстати, книга выйдет под псевдонимом.
– Под вымышленным именем? – удивилась Хлоя. – Но это же глупо, разве нет?
– Почему же глупо? Это всего лишь способ провести границу между мной сегодняшним и тем человеком, которому вскоре будет присвоен статус писателя.
– И что за имя?
– Ох, ну я не стал оригинальничать. Просто взял второе имя отца и девичью фамилию матери.
– И что получилось?
– Рафаэль Скали.
– Неплохо, – сказал Жош.
– Да, неплохо, – подтвердила Хлоя. – Господи, если тебе так нужно, пожалуйста!
– Нужно, нужно. Ты же меня знаешь, я не из экстравертов. А псевдоним меня хоть как‐то убережет от излишней публичности.
Как человек, проработавший некоторое время в журнале, я прекрасно знал, что в литературной среде неизбежны тусовки, светская болтовня, улыбки, настоящие и искусственные, деловые обеды, фуршеты, сопровождающиеся разговорами с незнакомцами, которые, не прочитав романа, расписывают, как он им понравился, лезут в вашу личную жизнь, выясняют ваше мнение по разнообразным вопросам и отношение к разным авторам. Одиночество вынудило меня стать писателем, но я не готов был пожертвовать своими принципами и в одночасье превратиться в общительного, красноречивого и улыбчивого светского человека. Я объявил издателю, что не стану участвовать в рекламной кампании. Все, что я хотел сказать, я сказал на двухстах шестидесяти страницах романа, остальное же принадлежит лично мне и никого не интересует. Тьерри Виллар остановил на мне лукавый взгляд голубых глаз, призадумался, а потом ответил, что понимает мои чувства и принимает мое условие. А пресс‐секретарь был в ужасе, он принялся рисовать мне катастрофические последствия моего решения, грозил мне безвестностью, пугал ничтожными продажами – больше всего, похоже, его волновала невозможность применить свои умения, а не судьба моей книги и мое литературное будущее. Но я ответил ему, что пиар никогда не определял литературную славу книги. По мне, так он нужен был лишь для того, чтобы польстить самолюбию автора.