Она. Поэма о романах - стр. 6

– Как тюремщики, – сказала она.

Мы невнимательно предохранялись, но аборт она сделала не от меня. Ее нес туда на руках – у нее закружилась голова – яркий испанский метис, подданный Франции, всего на полтора месяца ввалившийся в ее жизнь.

Я не отрицал варианты, не задумывался о них, не удивлялся возможностям.

Я оказался закладкой в библиотечной книге.

В каморке изостудии, заполненной на две трети изрисованной детьми бумагой, было тесно, и я, убрав руки за спину, дотянулся до преподавательницы фо-но. Стали накоротке.

– Ого! – сказала она и хихикнула.

Мы решили бросить жребий, чтобы отвлечь себя хоть как-то. Карликовый холодильник в учительской хранил анонимную картонку с выпачканными двумя десятками яиц. Мы взяли по одному. «Это – не детское хулиганство, и я не понимаю, кому это понадобилось!».

После уроков мы встретились у гаражей, и я шариковой ручкой пробил маленькие купола. Из второго пахнуло так, что она мигом стряхнула его в полынь. Мое первое оказалось хранилищем высохшего коричневого шарика.

Мы вместе закопали его, похоронив свою несудьбу.

Шел обмен художественных веществ. Художники, учившие искусству, обменивались стихами и рисунками, слегка меняя имена и черты.

На рисунках у Шустровой

нету ни одной коровы,

они снятся ей ночами

с непокрытыми очами.

Поутру рисует дева

то, что ей вещает чрево:

страстных женщин обнаженье

и мужское пораженье;

так тела сплелися туго,

что видны кишки друг друга;

кто-то в колбочке зачат;

три монашенки кричат,

и ребенок, как родной,

за астральною стеной

получает извещенье

из соседнего сплетенья.

Это все не просто так,

в этом есть небесный знак!

Треугольника не было, потому что был полюбовный квадрат. Верочка Бодрова рисовала, преподавала и дрейфовала вместе с нами в сторону богемы.

Ее муж был спортсмен. Или бизнесмен. По крайней мере, его профессии, в отличие от наших, рифмовались. Он всегда был готов к контратаке, в замолчавшую трубку телефона вместо «да» он выкрикивал: «Я жду, смелее!».

Верочка формулировала черно-белые предложения, сериями картинок доказывая, что встреча мужчины и женщины приводит к рождению ребенка. Эта истина обескураживала литературным вакуумом, отсутствием физиологического рассказа. История была не в телах, а в формах. Мужская форма, в случае встречи на одном листе с женской формой, совместно проявляли свою избыточную часть, скоро приобретавшую самостоятельность, – детскую.

Главным нашим развлечением была интеллектуальная групповуха. На четверых с редкими приглашенными наблюдателями.

Совместное рисование на заданную тему неизбежно переходило на личности, личности обреченно превращались в портреты. В пересечениях четырех энергетических полей возникавшие силовые линии складывались в рисунок, взаимное напряжение обретало графические объемы.