Омут - стр. 20
– Лёха, – едва справившись с эмоциями, выдавил я, – ты помнишь, как мы с тобой на третьем курсе травы накурились, а потом нам Андрюха Чайник какие-то колёса подсуетил? Последствия… Помнишь?
– Ты чё, старик? – насторожённо спросил кум. – Трава-то тут при чём?
– Да при том, дубина ты обдолбанная! Мы с тобой в том овраге испарений болотных надышались и глюки конкретные поймали! Выбрались – отпустило. Так? Но тебя ж под наркозом оперировали, правильно? – Я снова засмеялся.
Лёха некоторое время ещё оставался с каменным лицом, а затем с шумом выдохнул и облегчённо откинулся на подушку.
– Твою же мать! Твою мать! Твою мать! – ругался он, широко улыбаясь. – Чего ж ты раньше-то молчал, подонок? Я уже думал, у меня кукушка улетела, пора из одной больнички в другую перебираться!
– Так я чё-то не понял, тебя что, до сих пор плющит, что ли? – Я снова хохотал.
– Не-е-е. Сейчас уже вроде нет. Но пару часов назад ещё лежал и пытался разобрать, что мне там болото шепчет втихаря. Твою ж мать, а…
– Слышь, а прикольно было. А главное – бесплатно! – Теперь уже мы оба смеялись, вытирая слёзы. – Можем даже наркоэкскурсии за деньги проводить. Наркотуры в живописные места! А? Звучит? Экологически чистые препараты! Плющит не по-детски и местность красивая!
Вернувшись в пустую квартиру поздно вечером, позвонил Маше и разузнал о самочувствии дочери. Юлька спала, но ближе к ночи снова стала расти температура, и сейчас ей поставили какую-то капельницу. А ещё Маша сказала, что разговаривала с врачом. Он заверил её, что самое страшное уже позади и угрозы жизни ребёнка нет.
– В смысле, «угрозы жизни»? – У меня даже колени подкосились, пришлось присесть. – Она умереть могла? Юлька умереть могла?
Маша не ответила, но я слышал, как она плачет.
Как смог, успокоил её, и мы договорились, что, если будет становиться хуже, Маша обязательно позвонит.
Я улёгся в кровать и уставился в потолок. Сегодня мы могли потерять самого дорогого человека в нашей жизни и даже не догадывались об этом. Наш ребёнок сегодня мог умереть! Это просто не укладывалось в голове! Умереть! Юлька! Наша дочка! Наш самый важный комочек жизни! Человечек, благодаря которому жизнь обретает главный смысл! И умереть?
Тишина пустой квартиры давила многотонным прессом. Я прислушался к этой гнетущей тишине и не расслышал в ней ничего: ни сопения Юлькиного носика, привычно доносящегося из её кроватки, ни умиротворенного дыхания Маши. Ни-че-го! Только пустота – отсутствие жизни. Даже Фил остался у матери. Я был один.
И на миг… на один короткий миг представил, что остался в этом одиночестве навсегда. Что Юльки и Маши больше никогда не будет. Не предположил, не допустил, а именно представил. Нечаянно представил. Ненароком. Я представил, что они умерли.