Омут - стр. 22
Сердце ёкнуло, предательски забарабанив в груди. Мельком заметил, что волноваться-то мне не из-за чего. Я вполне законопослушный гражданин и проблем с законом не испытывал даже во времена бесшабашной молодости. Откуда же эта… Мысли о том, что звонок может касаться Маши и Юльки, я даже близко не подпускал. Хотя она, конечно же, первая пробралась в голову.
Я представился.
– Скажите, вам знаком телефонный номер… – Он продиктовал мне номер Маши, и я даже на некоторое время успокоился. Маша потеряла телефон, и он как-то попал в милицию!
– Да, это телефон моей супруги. А в чём…
Договорить я не успел, милиционер меня перебил:
– Мне очень жаль это говорить… – Он сделал небольшую паузу, за которую я в тот момент готов был его убить. – Но ваша жена и дочь погибли. Они переходили дорогу на пешеходном переходе…
Я его не слышал. Ничего не слышал. Просто стоял и смотрел в одну точку. Я оказался в вакууме, в космосе, в невесомости. Очень хотелось проснуться. Я ему не верил! Он мог ошибаться… Да, конечно, он ошибается! Хотелось вдохнуть, но я не смог.
Я сел на пол и завыл. Не заплакал, нет… Я выл, как собака. Без слёз. И Фил, который сидел рядом и смотрел на меня, наверное, решил, что я сошёл с ума.
Глава 8. Надежда
Дальше был сон. Самый кошмарный и самый длинный сон в жизни. Он длился многие дни, недели, месяцы… Много незнакомых людей, опознание, родственники, которые суетились, плакали, соболезновали, утешали, снова соболезновали… Завешенные простынями зеркала в квартире, кладбище, слёзы. Много слёз. Могилы, кресты, надгробия, священник, первый мокрый снег и грязь под ногами. Тела, лежащие в деревянных коробках около свежевырытых ям. Одна маленькая, другая побольше. Восковые лица жены и дочери, совсем не похожие на себя. На эти лица падал снег и не таял. Удары молотков по гвоздям, удары земли, падающей на крышки гробов. Поминки, еда без вилок. За всем этим я наблюдал, не принимая совершенно никакого участия. Будто меня не было вовсе. Будто я умер вместе с ними. Меня всюду водили под руки, усаживали, вливали в рот водку. Я часами мог сидеть в одиночестве и ни о чём не думать. Абсолютное, полное отрешение.
Иногда я мысленно возвращался к той ночи, когда лежал один в кровати, представляя весь этот кошмар. Тогда я даже вообразить не мог, насколько ошибаюсь. На самом деле всё оказалось куда страшнее. Хотя «страшнее» – тоже неподходящее слово. Ни в одном языке мира не найдётся слов, которые могли бы передать то, что испытываешь, когда теряешь всё.
Каждый день после похорон ко мне приходил Лёха и просто сидел рядом. Молча. Иногда что-то говорил, но я не помню, что именно. Затем врачи. Кажется, возникли какие-то проблемы с ногами. Они почему-то сильно отекали. Меня заставляли двигаться, и я двигался, пока заставляли.