Омут - стр. 1

Что заставляет человека выбрать одиночество, разрушить себя и убить себя? Мне никогда не понять самой. Он мог бы объяснить, но предпочитал молчать. Я не могу и не хочу представлять, как он упал в холодную осеннюю воду, но мне нужно знать, что толкнуло его в спину. Я измучила себя, но тайна оставалась тайной.

И вот теперь разгадка в моих руках. Я не решаюсь в эту минуту, но решусь в следующую прочесть неровные, усталые строки.

Делеф приехал за три недели до того, как я обнаружила его красную записную книжку в почтовом ящике. Он так и не рассказал мне, что его погубило, но, если он положил книжку в почтовый ящик, прежде чем уйти навсегда, значит, он все-таки хотел, чтобы я узнала эту историю.

Его поезд прибыл вечером; против обыкновения, без опоздания. Немногочисленные сошедшие в нашем захолустье пассажиры как-то сразу все разошлись, и Делеф в одиночестве дожидался меня на платформе, вымощенной разноцветными мраморными плитами. Он стоял, опираясь на трость и широко расставив ноги, словно опасался, что резкие порывы ветра, снующие по платформе, могут его опрокинуть. Ветер развевал и пытался сорвать с его шеи бледно-зеленый шарф. Хотя на лице брата было обычное для него непроницаемое выражение, мне подумалось, что он выглядит потерянным и несчастным.

Заметив меня, Делеф поднял руку в приветствии и неуверенно зашагал мне навстречу. Он упоминал в письме, что теперь ходит с тростью и немного прихрамывает. «Однако, – он уверял, – скоро все пройдет». При виде его истаявшей фигуры я поняла, что вряд ли перелом был таким пустяковым, как он пытался его представить.

Я подбежала к Делефу и обняла его, ощутив выступающие ребра свозь тонкий, не по погоде, свитер. Первое и последнее прикосновение. Максимум, что мой брат был согласен выдержать.

– Делеф…

– Нет, – оборвал он все грозящие обрушиться на него вопросы. – Домой.

Он всегда говорил так, что его сложно было ослушаться.

Как только мы сели в мою машину, хлынул дождь. Делеф попытался улыбнуться.

– Если бы ты только знала, как я хотел оказаться дома.

– Знаю, – ответила я. Во мне радость смешивалась с грустью.

Я повернула ключ, и двигатель тихо заурчал. Пять минут от вокзала мы плавно скользили по гладкому асфальту, затем свернули на грунтовую дорогу, и машина запрыгала по колдобинам. Чудные провинциальные дороги, но я знаю: Делефу здесь нравились даже они. На него летели капли дождя. Он не замечал их. Его глаза были прикрыты. Я потянулась через него и подняла окно до упора.

– Делеф, если бы тебя не тревожила моя реакция при встрече, ты вообще рассказал бы мне о своем увечье?

– Не думаю, что это важно.

– Будь мне известно, в каком ты состоянии, я бы приехала к тебе на помощь.

– Ты была занята разводом, и потом, твои цветы не могут без тебя.

– Не то чтобы действительно занята. Мы решили разойтись мирно, так что все прошло без проблем. И я бы нашла кого-нибудь присмотреть за оранжереей, хотя бы на пару дней, – возразила я.

Делеф не ответил, потому что знал все это сам, так же как я знала, что у его молчания были другие причины, нежели желание уберечь меня от лишних забот.

Я посмотрела на дорогу. Размытая дождями, она убегала в сгущающуюся темноту. Лужицы поблескивали, как осколки потускневших зеркал. В преображающих сумерках деревья казались синими. Я представила Делефа, заточенного в белую больничную палату, в которой никто не навещает его, и нахмурилась.

Дыхание Делефа было тихим, осторожным, словно каждый вдох причинял ему боль.

– Что с тобой? – спросила я. – Ты болен?

– Здоров.

«Ну конечно», – подумала я. Хромота была лишь внешним выражением его травмы. Было что-то еще. Что-то, что простиралось глубоко внутрь. Во мне раскручивалось тревожное чувство. Я хотела бы игнорировать его, но оно требовало себе все больше пространства с каждым новым витком.

Делеф коснулся висков кончиками пальцев. Я заметила, что от манжеты рукава тянутся нитки. Еще одна странность в этот жутковатый вечер – мой брат был из тех, кто следит за своим внешним видом в любой ситуации и в любом состоянии.