Ольховый король - стр. 22
– Вы готовите форшмак? – спросил он, когда Вероника развернула очередной свой пергаментный сверток.
– Это Белла Абрамовна сготовила, моя квартирная хозяйка, – ответила она. – Знаете, какая она кулинарка! Когда почти никакой провизии не было, и селедки тоже, она из мерзлой капусты форшмак делала. И все равно получался очень вкусный. Редкая кабета так сумеет. То есть женщина, выбачайте, я вставляю наши слова.
– Вы волнуетесь, – заметил Сергей Васильевич. – А не о чем. Скоро прибудете к жениху.
Неизвестно, какие телодвижения ее выдавали, но угадал он и на этот раз верно, она действительно волновалась.
– Извините, – по-русски повторила Вероника.
Теперь она именно волнение свое имела в виду. Вдруг оно вызывает у него недовольство перед предстоящим переходом границы?
– Можете не извиняться, я говорю по-польски, – сказал Сергей Васильевич. – И по-белорусски тоже. Я в Ракове родился.
– Да? – удивилась Вероника. – А выговор у вас совсем не тутэйший. – Все-таки она не могла унять волнение, и это сказывалось на ее речи. – Необычный какой-то.
– Вполне обычный. Московский.
И что же это за человек? Промышляет, как какой-нибудь селянин, тем, что людей переводит через границу, в поддевке походит на мастерового, в пиджаке на лондонского денди из книжки, хлеб режет бандитской финкой, в ресторане ножи для рыбы и для мяса при этом не путает, о контрабандистах говорит «у нас», говор московский, в Англии бывал…
– Знаете, Сергей Васильевич, ведь я должна вас бояться, – сказала Вероника.
И в ту же секунду поняла, что не только не боится его, но именно с ним связано ее спокойствие. То есть она, конечно, волнуется, но если бы не было рядом этого непонятного человека, то сейчас не просто вставляла бы в свою речь белорусские слова, а дрожала бы мелкой дрожью, как заяц под кустом, и вообще ни слова не могла бы вымолвить.
– Но не боитесь, – догадливо заметил он.
– Не боюсь. Сама не понимаю почему.
– Потому что вы разумная барышня. И разум говорит вам, что при моем промысле мне нет нужды в неприятностях. А они могли бы возникнуть, если бы мне вздумалось вас убить.
– Если бы вам это вздумалось, никто и не узнал бы, – вздохнула Вероника.
«Зачем я говорю ему такие вещи?» – мелькнуло при этом у нее в голове.
– А ваш жених? – Он невозмутимо пожал плечами. – Тетушка Альжбета сообщит ведь племяннику, с кем вы отправились к нему.
– Матка Боска, что мы с вами говорим, Сергей Васильевич! – поежилась она.
– Ночью пойдем молча.
Замолкли и сейчас. Вероника встала на колени и наклонилась, чтобы напиться. Из родника она не пила с тех пор, как перед войной последний раз приезжала на летние вакации в Багничи. Вода показалась сладкой. А может, и была такою. Листья с чуть слышным шорохом облетали с деревьев, падали на воду. На пригорке за ручьем росли простые белые цветы, гроздьями на высоких стеблях. На одном стебле гроздей было семь, и в сгущающихся сумерках стебель этот был похож на менору. Вероника вспомнила Цейтлиных, и печаль снова коснулась ее сердца.