Ольховый король - стр. 17
– Все будет хорошо! – поспешно проговорила она. – Проводник надежный. Родственница Винцента не стала бы подвергать мою жизнь опасности. Не волнуйся, прошу тебя. Я буду тебе писать. И ты мне тоже. Будешь присылать свои стихи. Мы же друзья, и неважно, где я стану жить.
– Важно. – Слез в его глазах не было, но печаль их сделалась такой глубокой, что превратилась в горе. – Ты так дорога мне, Вероника… Я… Я люблю тебя.
– Яша… Но ведь я сразу сказала тебе… Ты же с самого начала знал про Винцента.
Жалость к нему сжимала ей сердце, но что она могла поделать?
– Конечно, конечно! – Он заговорил быстро, горячо. – Ты не скрывала. Чище, яснее тебя я девушки не знаю. Глупо с моей стороны было надеяться… Но я надеялся. Думал, ведь ты так недолго его знала. Может, это было заблуждение? Может, сострадание к нему ты приняла за любовь? Я знаю, что такое прифронтовой госпиталь, я помогал папе, когда в Минске шли бои. Творился ад, и что в нем можно было разобрать? Мне уже не верится, что все это было. Какой-то мираж. Может, и ты чувствуешь то же, и ты разуверилась, может…
– Я не разуверилась в Винценте, – сказала Вероника. – И это был не мираж.
Как ни жаль Яшу, а надо это прекратить. Незачем подавать ему ложные надежды.
Он замолчал, будто на бегу ударился о стену. Потом тихо проговорил:
– Да. Прости меня.
– Ты меня прости.
Некоторое время сидели молча, но время это не казалось тягостным. Яша первым нарушил молчание.
– Я все понимаю, Вероника, – сказал он. Голос его звучал теперь до странности спокойно, даже как-то сурово. – Это правильно, что ты едешь к любимому человеку. Так и должно быть. И знай: если захочешь вернуться в Минск, наш дом всегда для тебя открыт.
Не успела она удивиться непривычно взрослым его интонациям, как уже улыбнулась патетическим.
– Я не вернусь в Минск, – сказала Вероника.
– Я имею в виду, вместе с женихом, – поспешно уточнил он. – То есть с мужем.
– Он тем более не захочет сюда приехать. Да и не сможет, если бы и захотел. Он воевал против Красной Армии.
О том, что Лабомирский был в войсках, которые разбили Тухачевского, не пустив его армию в Варшаву, Вероника узнала из того же письма, в котором Винцент просил ее приехать к нему в Польшу. «Совесть моя чиста, – написал он. – Я не нарушил воинскую присягу, так как давал ее российскому императору, а не большевикам».
Она попыталась представить, как он писал эти слова, но не смогла даже различить в своей памяти черты его лица. Быть может, Яша прав, говоря про мираж? Ей стало не по себе.
– Но ведь по-всякому может повернуться, – сказал Яша. – Вдруг у нас все-таки восстановится Белорусская Народная Республика?