Окольные пути - стр. 1
1
Автомобиль марки «Ченард-Волкер», сверкающий под великолепным июньским солнцем сорокового года, выделялся из скопления запыленных и громыхающих машин, которые окружали его спереди и сзади, а иногда обгоняли по соседнему ряду. Весь этот караван тащился по ставшему слишком узким шоссе. Вдоль него росли чахлые сероватые деревца; периодически по дороге с неистовой яростью строчили пулеметы «Юнкерсов». Так же неистовы были и лучи обычного для этого времени года солнца, впрочем, их ярость не знала передышки.
– Вот уж действительно отбросы автомобильного парка Франции, – заметил Брюно Делор, самый молодой и, пожалуй, самый большой сноб из четырех пассажиров, устроившихся на заднем сиденье машины.
– Естественно! Ведь все приличные люди уехали еще восемь дней тому назад, – заявила самая пожилая, самая богатая и к тому же самая властная из четверых – Диана Лессинг.
Эта неспешная прогулка среди беспорядочного бегства возмущала ее так же, как опоздание к увертюре в Байрейтском театре,[2] и поэтому ее голос становился все более суровым.
– Да, вот уж славная выдалась неделя! – добавил Лоик Лермит, более тридцати лет прослуживший в ранге атташе на набережной Орсе в министерстве иностранных дел, что давало ему право вмешаться в разговор. Их бегство из столицы он называл тактическим ходом, как обычно, он предпочитал оперировать любыми критериями, только не соображениями нравственного порядка.
– И все это из-за меня! – простонала четвертая пассажирка, двадцатисемилетняя Люс Адер; у нее был богатый и давно отсутствующий муж, что позволяло Брюно Делору уже два года быть ее любовником.
Люс только что вырезали аппендикс. Операция довольно неуместная в ее возрасте, а особенно в июне 1940 года. Из-за этого и задержалась в Париже она сама, ее друзья и любовник.
Диана Лессинг дожидалась, когда прилетит на собственном самолете ее старый друг, английский лорд, но его, наверное, мобилизовали по дороге, поэтому он и не прилетел. Лоик Лермит рассчитывал уехать в машине одной знакомой, но та отказала в последнюю секунду: его место было занято близким родственником или более значительной персоной. Лоик и Диана оказались в Париже, откуда уже невозможно было выбраться поездом, а у них не было ни машины, ни вообще какого-либо средства передвижения. Неожиданно для себя они отметили, что их привязанность к Люс выросла настолько, что оба с нетерпением следили за ее выздоровлением. Поэтому они и очутились в последний момент в великолепном «Ченард-Волкере», где уже находился любовник Люс. Стечение случайных обстоятельств свело их вместе, и теперь они катили в сторону Лиссабона, где их ожидал муж их подруги и, как благодарность за преданность, отдельная койка для каждого на корабле, зафрахтованном Адером до Нью-Йорка.
– Да нет же! Это вовсе не ваша вина, душенька! – воскликнула Диана. – Не терзайте себя этими глупыми упреками, Люс! Вы ведь ничего не могли поделать! – прибавила она, поощрительно улыбнувшись.
– Я, во всяком случае, уже не раз говорил: если бы не Люс, мне бы сейчас пришлось идти пешком! – добавил Лоик Лермит.
Он уже давно понял, как полезно иногда признаваться в собственной незначительности: обычно сразу следовал поток восхищения его тонким умом и умением смеяться над самим собой, а в некоторых случаях – и его честностью. Слова Лоика вызвали смех у Дианы и Брюно; они порой забывали, что из-за его скромного достатка с Лоиком довольно небрежно обращались в том обществе, где он был принят.
Впрочем, Лоик очень любил Люс Адер и ради нее был способен на многое, даже на то, чтобы остаться в своей комфортабельной квартире и наблюдать парад немецких полков, которых он, впрочем, весьма побаивался.
– Да что вы, Люс! – воскликнул коварный Брюно. – Вы ведь прекрасно знаете, что Диана отказалась от самолета Перси Вестминстера вовсе не из-за ваших прекрасных глаз!.. Вы ведь знаете это! Хотя я прекрасно понимаю ее: по-моему, эти маленькие частные самолеты ужасно опасны.
Брюно Делор происходил из хорошей, но недавно обанкротившейся семьи. Поэтому когда он – пропитанный, просто одурманенный всеми снобистскими условностями, но лишенный возможности их соблюдать – провозгласил себя альфонсом со всей агрессивностью и убежденностью человека, решившего взять реванш, никто не осмелился сказать ему, что этой профессией обычно не гордятся. Этим объяснялось его дурное отношение к содержавшим его женщинам, как будто, обирая их с большим или меньшим успехом, он лишь возмещал себе то, что общество украло у его семьи.