Офисное кресло и вуду-жаба - стр. 22
– Папенька! Обними меня! Я влюбился! – восторженно кричал со сцены в зал нежносердечный юноша.
– Попроси мне огурчика, – шептала своей соседке любительница театра впереди Крылова.
Насыщались они долго. Крылов пробовал с упрёком оглядываться на женщин, вздыхал с нарочито удручённым видом и даже делал им замечания. Дамы не сдавались. Они ели до тех пор, пока всё, видимо, не съели.
В антракте Ирина делилась с ним впечатлением от спектакля. Наверное, впечатления были яркие, потому что девушка радостно смеялась после каждой фразы. У Крылова уже трещала голова и от её смеха, и от музыки, и от шуршания пакетов театралок. Он злился, но успокаивал себя тем, что Ирина возбуждена театром или даже знакомством с ним. Это льстило. Крылов улыбался, что-то ей отвечая.
Во втором акте театралки больше не ели – наверное, еда кончилась. Но теперь от них запахло неприятно и резко, как застарелыми кремами: или в переполненном зале стало жарко, или в антракте они совместно, всем коллективом, надушились чем-то. К тому же одна вытащила телефон и заговорила, подробно о чём-то рассказывая. Те, кому не позвонили, принялись разговаривать друг с другом.
А на сцене разворачивалась интрига, весёлая, непринуждённая. Пылкий юноша влюблялся то в одну девицу, то в другую. Крылов подумал, что ему не хватает вот такой лёгкости в жизни. Наверное, так и надо… Вскружила тебе голову одна, потом ты переключился на другую. Затем на третью… Ведь в водевиле герои, если грустят, то недолго, если ссорятся – так исключительно для того, чтобы тут же помириться, а женятся – сразу и по любви. И не надо страдать, как страдает он, и не надо мучиться, просыпаться ночами и крутиться на постели без сна в ожидании сигнала будильника. И, наверное, только в водевиле искреннее, настоящее чувство всегда преодолевает все препятствия.
«Всё! Решено! – подумал Крылов. – Я теперь буду жить, как в водевиле!» Он уже радовался, что согласился на эту авантюру с театром. Театр – это супер!
Так он и сказал Елене Михайловне на следующее утро, когда та подошла к нему на работе:
– Театр – это всегда прекрасно. А водевиль – просто школа жизни…
– А как вам показалась моя дочь? – спросила кадровичка настороженно, явно робея.
– Ирина – хорошенькая девушка, весёлая и умная. С нею есть, о чём поговорить, – ответил он честно.
– Я могу взять вам билеты в другой театр, – сказала кадровичка, уже довольно улыбаясь.
– Ну, Елена Михайловна, – прервал её Крылов. – Теперь мы с Ирой сами как-нибудь. Мы обменялись телефонами.
И он ещё встретился с Ириной, потом они созванивались, разговаривая долго, и Крылов понял, что с девушкой общаться невозможно: она очень много говорила. Нет, она хорошо говорила, остроумно, весело, но она это делала беспрестанно, не слушая его, не слушая себя, и даже себя прерывая смехом – взрывным, счастливым, радостным. Вставить свой ответ в её поток слов просто не представлялось возможности. Да он уже и не стремился к этому. Он только смотрел на неё, улыбался и думал, как замечательно иметь подругу, которой интересны твои ответы… И которая разговаривает для того, чтобы послушать его.