Однажды… Сборник рассказов выпускников Литературного института - стр. 27
– Что же?
Ломоносов наморщил лоб, потер пальцами переносицу.
– Пустое! Вылетело из головы.
Он медленно выпрямился, разминая затекшие члены, и рукой указал на довольно внушительную горку карасей, уложенных под сосновую сень на листы лопуха. А рядом с нею чего только не было насыпано: навозные черви, хлебные катыши, маслянистые комья каши, белесые опарыши, мотыль, овсяное зерно. И сам улов, и уйма приманок так поразили Ивана Ивановича, что рыболов счел нужным объясниться:
– Я, как удочки поставил, сразу жмыха растолченного к поплавкам для прикормки бросил. Не клевало с полчаса, потом на перловку и тесто брать начал. Даром что вода здесь как роса, ила на дне мало, и мотыля или червя он только по праздникам отведывает, а не взял! Страсть, какая рыба капризная.
Тут говорящий резко развернулся и бросился к снастям. Иван Иванович с легким волнением заглянул в водяное око пруда: срединный поплавок, покачнувшись, накренился набок. Шувалов замер, Ломоносов тоже. Он подсек в тот момент, когда поплавок полностью завалился, затем бережно подвел его ближе и ловким, уверенным движением выдернул весьма крупный, фунта на три, экземпляр.
Михаил Васильевич присоединил его к остальным и, сверкнув искорками, вспыхнувшими в ясных глазах, сообщил:
– Шесть штук осталось.
Иван Иванович недоверчиво взглянул на друга-ученого.
– Число верное, ваше превосходительство. За прудами графские егеря наблюдают особо, поскольку карасей этих Петр Иванович так любит, что за ушами трещит. Но только чтоб жаренных в сметане с луком и чешуи не снимать!
– Это кто тебе рассказал?
– Изящная кухарка его сиятельства… Глашка… Болтливая девка, слава богу!
– Михайло, да ты повеса! Изящную кухарочку приметил, а мне не показал, – развеселился Иван Иванович.
Ломоносов, однако, шутку покровителя своего оставил без внимания.
– Быть по сему, – решил камергер и кивком указал на горку трепещущих созданий. – За ними пришлю. До конца дня из этого пруда шесть карасей выловишь – ставка сыграла.
В четвертом часу пополудни, когда Глафира в накрахмаленном переднике вонзала нож в карасиную голову и тихонько напевала: «Илья-пророк по межам ходить», – в поварскую ворвался Ломоносов, бешено вращая глазами и крича:
– Что же жрет эта тварь… божия? – добавил он, заметив крепостную.
Дважды обежав кухню, Михаил Васильевич остановился в темном углу ее, у низкого столового буфета, словно бы вздувшегося изнутри. Глубины его скрывали множество глиняных и фарфоровых горшочков и баночек с заморскими пряностями и специями, куда только повар самого Петра Ивановича имел счастье совать свой красный нос. Ломоносов распахнул створки шкафа, задребезжал, загремел крышками.