Одна на миллион - стр. 48

Так вот почему-то меня, не мою одноклассницу, а меня вызвал к себе директор. Я так же тогда стояла у порога и делала вид, что раскаиваюсь. Пал Палыч, директор, между прочим, взрослый сорокалетний мужик, отягощённый семьёй, распекал меня, а сам смотрел так, будто съесть хочет. Даже губы облизывал. Потом подошёл и, повторяя, какая я плохая девочка, погладил по спине, между лопаток. Брр.

И вот с чего вдруг я это вспомнила?

Соболев вдруг поднялся, сунул руки в карманы брюк, неспешно приблизился. Остановился в двух шагах, оглядел меня с ног до головы.

Ну, меня такими взглядами не проймёшь. Хотя, если честно, всё же сумел, гад, вызвать во мне лёгкое волнение, но ему этого знать не стоит.

– Вадим Сергеевич, – он вынул правую руку из кармана и протянул мне. – Впрочем, вы можете меня, простого смертного, звать просто – Вадим.

Я слегка поколебалась, но ответила на рукопожатие.

– Анжела.

Ладонь у него оказалась сухая, крепкая, тёплая. И… я вдруг заволновалась ещё больше. Чёрт, какая глупость!

– Анжела? – взметнул он в деланном удивлении чёрные брови. – Без отчества? Без регалий? Так просто? А как же должное почтение?

Ну, ясно, держит на меня зуб за «лакея». Насмехается. И мне, если уж по правде, всё ещё страшно неловко, конечно, но теперь гораздо сильнее меня беспокоит это дурацкое волнение. Сроду такого не бывало. И покрасивее, чем этот Соболев, случалось, подкатывали, но никогда меня это не трогало. С холодной головой и спокойным сердцем я, в итоге, всех отшивала. А теперь дрожу как струна от лёгкого прикосновения смычка. Хотя понятно, почему так. Ведь с теми другими я впросак не попадала, как с ним, вот и не волновалась. А с этим – раз за разом, потому и смущаюсь. Это ещё хорошо, что я от природы не краснею. Но сердце совершенно явственно затрепыхалось, особенно когда я посмотрела ему в глаза, тёмно-карие, почти чёрные. Чтобы скрыть смущение, я вздёрнула подбородок и ляпнула первое, что пришло на ум:

– Ну, если вам так неудобно, можете звать меня госпожа.

Он неожиданно рассмеялся, чуть откинув голову назад, и меня отпустило. Смех у него звучал весело и искренне, а это означало, что, во всяком случае, он не злится на меня. Уже хорошо.

– Значит, решили заняться карьерой? – Он снова сунул руки в карманы, склонил голову немного набок и заинтересованно уставился на меня.

– Отец решил, – поправила я, хотя, думаю, этот Соболев и так в курсе.

– А вы сами что думаете?

– Ничего не думаю, я здесь, потому что выбора мне не оставили.

– Выбор есть всегда, – пожал он плечами.

Он ещё и философ!

– Значит, работа – это так, чтоб папа отвязался?