Один счастливый день - стр. 35
Остановка здесь, у сквера Писательского дома, не доезжая перекрестка с проспектом Щорса. Резкий механический щелчок стрелки на углу Чкаловского возвещает, что трамвай сейчас повернет. Его еще не видно из-за дома, непонятно, какой номер придет. Когда загорится светофор, из-за угла со скрежетом повернет или тройка, или тридцать первый. На тройке можно доехать до метро Горьковская: она пойдет по проспекту Максима Горького налево. И дальше мимо мечети и особняка Кшесинской через Кировский мост к памятнику Суворову и Марсову полю. А тридцать первый повернет направо и мимо зоопарка проскрежещет на мост Строителей к Бирже, а оттуда – к Эрмитажу и Адмиралтейскому скверу. В трамвае ехать – одно счастье, особенно когда мама рассказывает, что за окном.
Для счастья нужен диалог. И сейчас он тоже происходит, тем более что я начинаю соображать, куда меня ведут, и не хочу туда. И начинаю тормозить движение. Мама отвлекает меня разговором. Но сам я говорить еще не умею, поэтому диалог состоит из ее реплик и моих звуков. И поз.
– Смотри, какой медведь на доме на той стороне, видишь?
– (Я: Не вижу.)
– Ну вот же, смотри: вот голова, вот лапа. Прямо как у твоего мишки!
– Нет! Выше смотри, на замковый камень. Как тебе объяснить? Ну вот же! Давай я тебя подниму…
– Смотри, куда я показываю…
– Ладно, а птицу видишь? Смотри, какой у нее клюв…
– А вон сова.
– (Я: Где?!)
– Ладно, мы уже опаздываем…
– Ну что ты встал на одном месте?..
На следующем доме рельеф в виде античной колесницы с возничим.
– А вон там ко-лес-ни-ца, видишь?..
– Вон там, наверху.
– Опять не туда смотришь…
Улицу Ленина можно перейти наискосок. По диагонали. Она – широкая. Ее прежнее, до Ленина, название – тоже Широкая. Дальше нужно (я: «Пожалуйста, не нужно, давай лучше еще посмотрим на ко-лес-ни-цу!») войти еще в одну подворотню серого советского здания под номером тридцать девять. Ворота в ней чугунные, в стиле ампира середины 1950-х. И в духе решетки Летнего сада, как почти все советские решетки. Сразу после подворотни слева к стене приделана железная пожарная лестница. Она начинается над головой и идет на самый верх этого пятиэтажного здания, на самую крышу! По ней поднимаются высокие пожарные, которые могут с земли дотянуться до ее верха. И еще дядя Степа, конечно. «Но пожарникам в ответ говорит Степанов нет». Потом, много лет спустя, в школьные годы, я поднялся по этой лестнице на самый верх. Это было довольно опасно. То ли подсадив один другого, то ли уцепившись пальцами за элементы руста, мы с одноклассниками дотянулись до нижней перекладины. Дальше нужно было просто подтянуться. И я полез быстрее всех. Мне не было страшно, и я поднимался все выше. Товарищи остались внизу. Потом – далеко внизу. Вначале они шутили и смеялись. Потом их слова стали обрывочными («Эй, хорош, пойдем!»), к ним подключился кто-то из проходивших мимо взрослых («А ну-ка слезай оттуда сейчас же!»). А потом я перестал обращать на них внимание. В какой-то момент я инстинктивно перебрался на внутреннюю сторону лестницы, спиной к стене дома. И продолжал подниматься. Но на крышу выбираться не стал. Что бы я там делал один без товарищей? А они за это время разошлись бы по домам от скуки, что меня не видно. Поэтому я просто спустился обратно вниз. Дух захватывало, но я был горд собой. Сопляки и трусы!