Одержимость. Любовь Зверя - стр. 27
— Ну? Ничего не хочешь сказать?
— Приятного аппетита? Ты об этом? — эстет, бля… А когда-то жрал ложкой даже отбивные, вилок боялся, не то что столового ножа. Дичок с волчьими глазками.
— Нет, я про Арсения. Почему я последним узнаю, что наш брат женится на дочери Куликова?
— Меня-то ты чего спрашиваешь? Вот ему и задай вопрос.
— А я задавал! Утром позвонил и потребовал…
— Потребовал? — нож выпал из руки. Не сказать, что случайно. Скорее нарочно, чтобы сбить его сердцебиение, чтобы дать леща этому придурку. Пусть опомнится! С кем он разговаривает? С кем!
— Погрешности перевода, — отмахнулся Давид и легким стуком стал вскрывать скорлупу яйца. — Это же нелепость! Глупость! Зачем брать в жены первую попавшуюся?
— Ему нужна фиктивная жена, причем срочно и ещё вчера. А девке нужен муж, чтобы не скатиться следом за разорившимся папочкой. Что здесь непонятного? Сделка, все по правилам современного бизнеса. Он ей квартирку у моря и ежемесячный доход, а она посветит мордашкой на пресс-конференциях с немчурой.
— Пётр, ну это же… Что скажут люди? — Давид встал и начал расхаживать вдоль окон. А я уже и забыл, как скрипит этот паркет. Так противно, пронизывающе, как февральский ветер. Брат словно нарочно подражал манерам отца, копировал его мимику, высокомерный тон, легкое пренебрежение к остальным. Конечно… Он же был из графьёв… Правда, выяснилось это случайно, и когда старику было за шестьдесят, а то Алку бы сослали в институт благородных девиц, а нам с Яриком дорожка лежала в кадетку.
— Ой, Давид, а не ты ли женился на той, что выбрал папенька? Что-то любви я там бурной не припомню, тот, будучи в глубоком маразме, привел тебе старую деву, а ты готов был на все, лишь бы выслужиться перед стариком,— рассмеялся я, вспомнив тонкогубую серую мышь с бородавкой меж бровей. Страшная, как моя жизнь. Зато из рода весьма дворянского. Кровь, видите ли, голубая! Отец под конец жизни с катушек слетел, а совсем худо стало, когда умерла мама. — И где же твоя жаба? Почему не настрогали детишек с кровью голубенькой?
— Мы развелись, ты же знаешь. Но я всё равно считаю…
— А мне срать, что ты и как ты там считаешь! — откинулся на спинку стула и закурил, даже не поднимая глаз. — На хуй иди со своими причитаниями, лекциями и моралями. А требовать ты будешь талон в районной поликлинике, если ещё раз сунешься в мои дела. Ферштейн?
Давид застыл. Дернулся от матерных слов, которых терпеть не мог, но проглотил. Боялся обернуться, чтобы я в глаза его не смог заглянуть. А мне не нужно было. Я его с детства знаю. Таких нужно держать на виду, в строгаче, и пугать постоянно. Вот и сейчас он дрожит, а сам на прислугу косится, что стала свидетелем его позора. Эх, зря не приезжал, прав был Ярик, тут целый спектакль. Одни только высокопарные монологи чего стоят.