Одержимость. Любовь Зверя - стр. 26
— Да. И ещё, с её номера вечером было совершено сорок семь звонков, в папке список. В основном дети местной элиты. Разговоры короткие, меньше трёх минут. Может, прощалась?
— Не может, Зайцев… Не может. Кров искала, чтобы уйти. А раз ушла, значит, нашла. Начни с них, — я сфотографировал все списки и вновь толкнул папку начбезу. — Дальше что?
— Такси по адресу не вызывалось, камеры с главных ворот перестают бить сразу за поворотом. Она просто растворилась. У парней не было команды следить за ней, Пётр Алексеевич, поэтому они остались у дома.
— Ладно, делай своё дело, — я встал и начал собираться.
Знал, что девчонка ночью вышла из дома. Когда выяснилось, что, отвергнув моё предложение подвезти, она пешком прошла полгорода, а потом тряслась на метро и электричке, приставил к дому Куликовых охрану. Дура строптивая!
Но я был уверен, что побродит, испугает папку до отключки и вернётся. Но недооценил я её. Недооценил…
Не знал, что придётся задержаться в городе, поэтому по глупости приехал в родительское гнездо. Этот огромный дом всегда пугал меня эхом коридоров, массой обслуги, длинной вереницей дверей в комнаты, в некоторых из которых я даже не бывал.
Десять лет меня тут не было. Десять…
Правое крыло было моим, центральную часть занимал Ярослав, мой старший брат, а левое крыло забрал Давид. Кстати, он единственный, кто сдержал слово, данное отцу, и не бросает родовое поместье. Зелень газонов пробивается сквозь тонкий пласт вычищенного снега, фасад отреконструирован, даже подъездная дорожка новая, вместо разрушенной брусчатки.
Занимается, Давидик, занимается… Чего-чего, а вот благодарности в нём побольше, чем у остальных, причём вместе взятых, несмотря на то, что он сводный брат. Отец просто однажды привёл двенадцатилетнего подростка, швырнул его сумку нянечке и сказал, что это наш брат, мы должны его любить, и жить он, естественно, будет с нами.
Мама долго отходила от этой новости. Собственно, как и мы…
— О! Купечество пожаловало, — Давид, как всегда, был одет с иголочки и восседал во главе стола, где раньше сидел отец. По левую руку от него было накрыто и для меня. Хм… Забавно.
На ходу затягивая петлю галстука, сел с другого конца стола и махнул опешившей от шока прислуге. Всех сменил… Никого не оставил, кто мог помнить, кто именно хозяин в этом доме. Себя короновал, хотя ни прав, ни оснований для этого нет. Живет и шикует на те крохи, что я перечисляю ему каждый месяц. Зато шелковый платок за воротом. Царь-скоморох, бля.
— Доброе утро, — залпом выпил стакан воды, пока мне суетливо накрывали завтрак, а потом погрузился в разбухшую от писем почту.